Ребята, не спорьте! Мы достаточно устоялись в личном мировидении, чтобы кто-то с наскока несколькими фразами смог его изменить. Можно лишь временно отключить блокировку Иновидения и попробовать взглянуть на текущий случай глазами оппонента. На считанные минуты и, если его точка зрения не совсем параллельна с нашей. Но, если вопрос достоин обсуждения! А пустомельное шлёпание губой с выбросом выделений слюнных желёз даёт повод только посмеяться. Что тоже неплохо в наш бессмысленно-суматошный век. Удачи!
просыпаешься, открываешь глаза - темно,
соображаешь, сомневаешься, чешешь репу,
берёшь краски, распахиваешь окно
и рисуешь небо,
голубое-голубое, огромное, без границ,
смотришь и думаешь - какое ж оно пустое,
берёшь краски и в небе рисуешь птиц -
примерно штук сто, и
беспокоишься - вдруг замёрзнут, погибнут вдруг,
пытаешься их согреть - не удаётся,
берёшь жёлтую краску, рисуешь круг -
чтобы было солнце,
теперь - порядок, собираешься наконец,
спешишь - шапку на голову, ботинки на нОги -
открываешь дверь, а там ничего нет...
и ты рисуешь дорогу.
монолог
Павел Шульга
...а я скажу тогда: а что рассказывать? О чем просить, по счету заплатив? Рассказ мой прост – не «Братья Карамазовы», не «Гамлет» и отнюдь не детектив. Родился, жил... обычная история, дорога от рождения во тьму. Забег по траектории, которая приводит нас в итоге к одному. Искал себя в чужой разноголосице, старался избегать ненужных склок... Набор стандартных формул так и просится в какой-нибудь стандартный некролог.
И я скажу: всё верно, спорить не о чем, и наши судьбы схожи, как ни ной: ведь каждый в этот мир приходит неучем, и неучем уходит в мир иной. Мы тем похожи – все без исключения – что мчимся, как ночные поезда, не ведая ни пункта назначения, ни времени прибытия туда – так под Москвою мчат вагоны синие в предобморочной мути часа-пик…
Вот так и я по заданной мне линии проследовал до станции «тупик». Промчалась жизнь, прогрохотала конница. Все поглотила черная дыра. Забег окончен, публика расходится, и мне пора. Конечно же, пора.
Вот только мысли прыгают зайчатами, вот только жжет, куда ни погляди, в сетчатку мне безжалостно впечатанный последний кадр того, что позади – того, что я оставил недоделанным, когда отсчет закончил метроном (вот здесь, на этой лавочке, сидели мы, гуляя с дочкой в парке перед сном) – и я гляжу, гляжу с недоумением на мир людей, оставшихся в живых (здесь девочек дразнил на перемене я, здесь годом позже дрался из-за них; вот здесь плясал с женой на свадьбе дочери, вот здесь плясал, когда женился сам)… Я знаю, время ставить многоточие, свободу дав рулю и парусам. Но вот проходят дни, года, столетия, и нет меня в веселой их гурьбе. Ответь мне, Боже мой, на этом свете я хоть что-нибудь оставил по себе?..
И я скажу: мой внук уже подрос, поди: семь лет прошло, а кажется – два дня… и у меня одна лишь просьба, Господи. Пусть в нем живет хоть капелька меня.
Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
"Хорошо, хорошо, хорошо!"
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
"Что это?"
"Как это?"
А когда геликон -
меднорожий,
потный,
крикнул:
"Дура,
плакса,
вытри!" -
я встал,
шатаясь, полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
"Боже!",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору -
а доказать ничего не умею!"
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!"
А мне - наплевать!
Я - хороший.
"Знаете что, скрипка?
Давайте -
будем жить вместе!
А?"
Таня, здравствуйте. Извините, ошибся. Просто я раньше ничего у неё не читал и сходу фамилию не запомнил.
А стихи эти действительно замечательные.
Спасибо, что выложили здесь.
