У меня нет айпада, чтобы понтово фотографировать бойфренда на фоне больших букв ТКАЧИ, выкрашенных в серый, наименее маркий, цвет. У меня нет полосатого шарфика, очков в цветной оправе, кедов и зауженных джинсов со значками на карманах, чтобы позировать перед пяти-мегапиксельной яблочной камерой. У меня нет высокодуховного выражения морды лица, подрихтованного клеткой от барберри, закутанного в тёплый сливочный шлейф шалимара и водруженного на клоги от нандо муци, чтобы выглядеть соответственно благородным девам, фланирующим по тесным закуткам. У меня нет ни уважения к т.н. чувствам верующих, на оскорблении которых строится пиар выставки, ни пренебрежения к коммерционализировавшемуся андеграунду, чудные образчики которого можно приобрести в бутиках на первом этаже тех же «Ткачей».
У меня есть любопытство и пофуизм. Здоровое любопытство и здоровый пофуизм. Собсна, с этим нехитрым коктейлем чуйств я и пошла потратить полчаса своего времени на обозрение скандальных, как объявил гугл, Icons. Очень хотелось чего-нить адского и сатанинского, чтобы кресты вверх ногами, кровь младенцев и кишки распидорасило, и, канешнаж, богоугодного бабкинского хоррора с крашеными досками, молитвами и дракой, - но, увы. Корректная маркировка 18+ на билетах, вялая однообразная публика и сотрудники охраны, по-гусиному вытягивающие шеи, не располагали к трэшу и угару. Говорят, открытие выставки ознаменовалось жидким пикетом сторонников защиты чувств неверующих, но я, как всегда, не успела. В третий день работы экспозиции вряд ли кто-нибудь из христанутых дружинников и антихристанутых аметистов стал бы трясти транспарантами. А жаль, я бы поглазела.
Знаменитой инсталляции из банок и клизм, изображающей православный храм, тоже не было. Зато было более чем дофуя переделок известных, оскомину набивших, христианских сюжетов, - одна троица в разных исполнениях встретилась раз пять (здесь можно было бы вставить игру слов раз пять – распять, но мне чеснагаваря лень).
Прикольно было посмотреть на чорный квадрат Малевича, растянутый до прямоугольника, с налепленными на него тремя золотыми полыми кружками. Типа, в кромешной тьме видны только ангельские нимбы, - об этом ажно полстраницы авторского текста рядом с картиной. Художник, хуле. Не криэйтор какой-нить. Чувак, вырезавший огромные куски хлеба из дерева и слепивший их в иконостас, тоже порадовал. Но, к сожалению, чуть менее чем тот, который заштриховал всадников в дюреровском «Апокалипсисе», распечатал на бумаге и назвал «Уже?». На какой слог ударение, я так и не поняла.
Впрочем, были и светлые пятна. Например, другой иконостас, засиженный мухами. Натурально, грю, белыми мухами – т.е. снегом, который что-то там очищает и кого-то там возвышает, как утверждают авторы в пояснительной записке. Или ещо одна троица, деревянная, с чугунком, в который мне дичайше захотелось положить варёного картофеля. Отрезать аффтору ухо не хотелось. Может быть, зря.
Мария. Ну, та самая, от голубя зачавшая. Почему со славянским лицом, хотя была чистокровной иудейкой (Лк.3:23-38), – это вопрос второстепенный. Главный и основной – почему она так похожа на девочку с обложки шоколадки «Алёнка»?
[img]http://img-fotki.yandex.ru/get/6445/87070074.9/0_11c97a_16bc09c1_L.jpg[img]
Тайная вечеря, как и троица, как и Мария, как и апокалипсис, вдохновила iconописцев не единожды, но победителем стал фотограф. Одеть даунов в белые простыни и посадить в давинчевские позы – это, канеш, не аццкий креатив с блэкджеком и шлюхами, но весьма прямолинейное заявление. Обладая достаточным христианским милосердием и терпимостью, можно и оскорбиться. Но, как я уже говорила выше, лиц, желающих оскорбиться и устроить показательный молебен с махачом, не наблюдалось.
Наблюдались примерно одинаковые, не очень осмысленные, с еле заметным оттиском прочитанных полутора книг на челах, девичьи и юношеские лица. Слегка пушистящиеся ланиты, небрежно вьющиеся локоны, художественно повязанные платки, купленные на мамину зарплату дорогие девайсы – и общее для всех выражение в глазах «и чо?». Никаких громких обсуждений, никаких яростных жестикуляций, никаких пространных объяснений вроде «экспрессивные переливы багряного и охряного цветов в средней трети правой створки диптиха символизируют переход из пятого бардо в детерминистическую вселенную через сопереживание виктимности и проекцию страданий на…» - ни-фу-я. Народ по-броуновски бродил от полотна к полотну, тщетно щурясь в попытке найти заявленные рекламой богохульство и непотребство, и не находил смыслов глубже, чем в стакане воды. Единственный комментарий, который выловил мой слух во всеобщем молчании и шарканье ног по полу, был: «Сильная вещь! Это – да, это сильная вещь!» - о тайной вечере даунов. Едва ли говоривший понимал, насколько сильная…
Пожав плечами, я сделала несколько фоточек, и поспешила вслед за налюбовавшимся хуйдожествами Сотоной, чьи язвительные и точные каменты, несомненно, скрасили тридцатиминутную экскурсию в пресный мир современного андеграунда.