Последнее слово обвиняемого.
Справка по выступлению эксперта от обвинения Марины Марич.
Времена года это понятия не только календарные, но и климатические. Как там было в песне – Когда весна придёт не знаю (с). Понятно, что имеется ввиду не календарная весна. Да и приходит она не вдруг. В южном полушарии зима медленно пятится на юг, в северном – на север. Но это прелюдия.
Уважаемый суд, чтобы вас разжалобить, расскажу историю, как я дошёл до жизни такой.
Жил был мальчик. Любил стихи. Читал запоем. Сам пробовал писать. Прочитает одно – не торкает, прочитает другое – торкает. Нет, он интересовался теорией стихосложения, конечно. Ямб от хорея отличал, сам (как умел) отпиррихивал и спондеил, ловил цезуру в мутной воде, торил тропы, но главным оставалось: торкает – не торкает. Но однажды этот мальчик попал в расчудесное место. Там было много-много стихов. И много-много умных дяденек и тётенек. И делили эти дяденьки и тётеньки стихи на хорошие и плохие. И учили, как надо писать, и как не надо. Были там отщепенцы, конечно. Писали там всякими верлибрами да вербланами. Но отщепенцы, на то и отщепенцы, верно? А нормальные авторы пишут исключительно силлабо-тоникой, а всё прочее, вроде за недостаток мастерства считается. Прошло время. Читает старый мальчик стихи, любые стихи. Есенин – Тусенин, Мандельштан – Фигельштам – неважно. И что?
Ага! – сбой ритма.
Ага! – плывёт размер.
Ага! – неудобоваримая инверсия.
Ага! – фонетический сдвиг.
Ага! – звукопись хромает.
И так далее и по кругу. Вы спросите, а где же торкает – не торкает? Мне думается, живо ещё, да на глаза мне не попадаться, боится, видимо.
Вот такая история невесёлая.
И решил этот старый мальчик вынести на суд стихотвореньеце с плавающим размером, сбитым ритмом, с произвольным алгоритмом рифмовки, да и на всякие прочие звукописи неловкое. Вы уж простите на первый раз, ладно.
.
