Мои дорогие юные друзья! А сегодня-то оказываеца День театра! Не вижу повода, чтобы всем нам за это не выпить. Ибо как сказано:
"Весь мир — театр.
В нем женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу.
А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой.
А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле.
Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,—
Так он играет роль.
Шестой же возраст —
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса — кошель,
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта...
А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы —
Второе детство, полузабытье:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего".
В.Шекспир, монолог Жака из комедии "Как вам это понравится".
Я день театра отметила, как положено - на спектакле. У нас вот уже несколько лет в весенние каникулы проходит фестиваль самодеятельных театров, и мы с младшей всегда ходим на посмотреть (с превеликим удовольствием поучаствовала бы, но репетиции утомляют, да и с памятью промблемы). Мне, конечно, больше нравится быть постановщиком - но это такие нервы!
А за библиотеку, друг мой, я что тебе сказать хотела: помнишь ли прошлой осенью ты спрашивала что из Есенина лучше продекламировать? А я тогда вся в хлопотах была, чего-то недосуг мне всё было, а скорей всего подумала я, что мой выбор некстати придёца. А всё помню про твой вопрос.
Верно потому это, что частенько сама чего-то из Есенина бормочу. Особенно часто:
Друг мой! Друг мой,
я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль?
То ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем,
то ль как рощу в сентябрь осыпает мозги алкоголь.
Ну и тэде. Это когда мне особенно тоскливо и кличу вроде как на помощь какого-то давнего друга. А он, вроде, и не слышит.
А ещё вот это часто:
Улеглась моя былая рана,
пьяный бред не гложет сердце мне,
синими цветами Тегерана
я лечу их нынче в чайхане.
Красиво, друг мой, да? "Синими цветами Тегерана"...
Но это не токмо я читать люблю, это, верно, многие любят. А тебе хотела я тогда сказать: прочти, Аннушка, "Пугачёва".
Хорош у Есенина Пугачёв. В конце поэмы, когда в угол загнанный, когда преданный. Тут ему даже Харлову - нет, не прощаешь - забываешь! Ведь был привязанный к ней, а может быть и любил даже, да вот что власть проклятущая делает. Политика, чёрт её дери. Отдал Пугачёв Танюшу Харлову на расправу, дал зарезать, побоялся пойти против своих казаков.
Но вот он у Есенина, когда свои же, чтобы шкуры свои спасти, решили связать его и выдать живьём властям. И он отбивается, и уж одного из них пристрелил. А потом вдруг перестал отмахиваться. И говорит им:
"Дорогие мои… Хор-рошие…
Что случилось? Что случилось? Что случилось?
Кто так страшно визжит и хохочет
В придорожную грязь и сырость?
Кто хихикает там исподтишка,
Злобно отплевываясь от солнца?
. . . . . . . . . . . . . . . .
… Ах, это осень!
Это осень вытряхивает из мешка
Чеканенные сентябрем червонцы.
Да! Погиб я!
Приходит час…
Мозг, как воск, каплет глухо, глухо…
… Это она!
Это она подкупила вас,
Злая и подлая оборванная старуха!
Это она, она, она,
Разметав свои волосы зарею зыбкой,
Хочет, чтоб сгибла родная страна
Под ее невеселой холодной улыбкой".
Он думает, что осень всему виной. Чисто дитё малое. Пришла, дескать, осень, и жизнь закончилась. А соратнички вчерашние думают, что рехнулся Емельян, с верёвками к нему подступают. А при нём же и пистолеты ещё имеюца, и сабля. А вот сдался он. Уже сдался.
"Где ж ты? Где ж ты, былая мощь?
Хочешь встать – и рукою не можешь двинуться!
Юность, юность! Как майская ночь,
Отзвенела ты черемухой в степной провинции.
Вот всплывает, всплывает синь ночная над Доном,
Тянет мягкою гарью с сухих перелесиц.
Золотою известкой над низеньким домом
Брызжет широкий и теплый месяц.
Где-то хрипло и нехотя кукарекнет петух,
В рваные ноздри пылью чихнет околица,
И все дальше, все дальше, встревоживши сонный луг,
Бежит колокольчик, пока за горой не расколется.
Боже мой!
Неужели пришла пора?
Неужель под душой так же падаешь, как под ношей?
А казалось… казалось еще вчера…
Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…"
И вот это его "дорогие мои, хор-рошие", и осень, злобная подлая старуха, подкупившая всех и хихикающая теперь, и то, что "под душой так же падаешь, как под ношей", вот вся горечь его в этом, весь трагизм его. Да, много у него тяжести на душе. Одна Харлова сколько весит...
Вот сделал Есенин так, что Пугачёва жалеешь да горюешь вместе с ним, да в предателей его плюёшься. Хочеца тебе такое читать, друг мой, или нет?
На меня разом чего-то навалилось для почитать, для посмотреть и для подумать. Нет бы просто для пошалить. Надеюсь, опять у меня начался весенний гон: хочется всего и много.
Есенинского "Пугачева", к своему стыду, не читала. Заманчиво ты, Аглаюшка, преподнесла мне его. Тебе бы рекламным агентом работать. Или просто у нас струны в резонанс настроены?
