Срубил мужик дом для своей семьи, печку хорошую поставил, погреб припасами забил. Пришла зима, кто на печи лежит, кто при деле. Вдруг за дверью шорох. А там калики перехожие, замёрзли, оголодали. Открывает дверь мужик, всех привечает, как дорогих гостей, кормит-поит-отогревает. А в дверь опять шорок, и новые калики перехожие, мужик-щедрая душа и этих привечает-кормит-поит-отогревает, и третьих. Везде тулупы висят, портянки сушатся, толкаются у стола, на печке места всем не хватает, шум-гам, хозяином недовольны, мол лишнего жрёть и много места занимает, скотина такая. На комоде кучу наложили в три пуда, говорят, это акт творения, скульптура, мол, такая. Не продохнуть в избе от творческих актов. Ну, одел мужик тогда в тулупы и валенки всё своё семейство, в сани на сено посадил, лошадёнку запряг, пока гости не съели – и поехал по снежной равнине. Остановился недалече, землянку выкопал, очаг сложил, дров в лесу нарубил, на охоте кой-чего перепадало – так и перезимовали. А как весна настала, то мужик дом срубил лучше прежнего, печку сложил, погреб припасами забил, вся семья на подмоге. К холодам поспели ещё и забор с воротами поставить – на всякий случай. Тут и мороз нагрянул.

А в ворота кто-то скребётся. Выходит мужик, а там калики перехожие, и все больно знакомые, в одёжах из его сундуков, что в старом доме оставил, морды поперёк себя шире, НО! опять голодные. Поскрёб мужик макушку, вынес им мешок с картошкой, с хлебом, а в дом не пустил, ворота кольями припёр и дробовик показал. Целый день за воротами шум-гам, как только мужика не называли, и повторять-то срамно.  Потом стихло, видно дальше пошли калики перехожие, говорят на базарной площади после тоже акт творения видели, а некультурный дворник за творцами с метлой гонялся.

Вот так стало быть).