А собственно и нечего сказать

о Родине. 

Всё сказано, пропето и пропито.

А я пропитан росами в глаза

и вроде не

считаюсь паразитом.

Но тунеядец. Бродский под столом.

Обряцал душу, исцарапал пятки.

А времена сменились, и потом

душа из пяток перебралась в тапки.

Как сытно здесь безвольно голодать,

смотреть в чаёк, отметив третий номер,

и в каждой недотроге видеть блядь,

что не отверзлась сапиенсу хоме.

По телевизору за шторами парад:

блестят авто, рекламы банков, банок,

и даже ЖЭУ сделало плакат,

хотя кричало бабкам: нету бабок.

А в ящике, что скурвился в углу,

пылится фараонно Вова Путин.

Про пыль, конечно, малость я загнул. 

Блестит, как блин! Я сам блестел бы, будь им.

Ходил бы в масть, летал бы на орле,

купался бы в Амуре с крокодилом.

Барак, Хуссейн, Обама - похрен мне!

И триединно бил бы их кадилом.

Но чай остыл, тревожно, в унисон

с мобильником, вибрируя кругами.

Бессрочно сдохла муха за стеклом,

с запазухи на пол скатился камень.

Душа размякла, что твоя кирза,

коллектор мой. Стихи-то не отжали.

Мне нечего о Родине сказать.

Я должен ей и красен платежами.