Туман длинными пальцами отжимает реку и расстилает её для просушки на траве, не замечая, что там, нахохлившись, сидим мы, прижавшись друг к дружке в ожидании "пароходика". В нечёсаных кудряшках брата запуталась какая-то букашка и отчаянно жужжит, умоляя о пощаде. Я пытаюсь её освободить, и  невольно глажу упругие завитки волос.  "Будет пчеловодом," - вспоминается народная примета, нет-нет да повторяемая кем-нибудь при виде его двух макушек...

     Звоню брату, он на рыбалке, с пчёлами уже неплохо управляются его взрослые дети... От реки осталось только название, за эти сорок лет   она усохла, словно старушка, покрылась морщинами отмелей и плёсов, одежды-берега обрясились ивняком. А ведь когда-то здесь стояла пристань. Значительно позже я узнала, что это дебаркадер, а тогда иначе как пристанью её никто и не называл. Два причальных выхода, два зала ожидания, которые, как мне помнится, не очень-то хотели открывать в хорошую погоду, казались нам уже чем-то родным, потому что по субботам или воскресеньям мы ездили в сад. По бокам этого "плавучего дома" висели спасательные круги с надписью "ВРП", а внизу, выступая чуть выше ватерлинии - большие автопокрышки, которые использовались в качестве буфера при швартовке "пароходика". Так  называли, по привычке, теплоход...

    Звук гудка теплохода распластывается по воде, стелется по ребристому левому берегу, запутывается в прибрежной дубраве. Мы, толкаясь, стараемся  первыми шагнуть на перекинутый трап, едва матрос притянет толстыми канатами "пароходик" к пристани, и бежим в кассу покупать билет. На пристани своего кассира уже не было, хотя окошечко с надписью "касса" помнило немалые очереди в период бурного судоходства. На билетике складываем цифры, если суммы первых и последних равны, - он счастливый. Да, впрочем, мы счастливы независимо от этого. Потому что детство. И совсем не потому, что партия сказала, будто оно у нас счастливое.

Воспоминания... Дай бог современным "компьютерным" детям подобных эмоций, которые с годами становятся только ярче.