Опыт прочтения произведений Б.Ф. Поршнева и Б.Г. Диденко и выводы из оного 2.

Связь гипноза с насилием не вызывает никакого сомнения. Но в отличие от прямой физической агрессии гипноз отличается тем, что захватывает, подчиняет или убивает душу жертвы, а не её тело. Однако, т.к. всё в мире более или менее взаимосвязано, то, и между насилием и гипнозом обнаруживаются как прямые, так и косвенные связи. Действительно, прежде чем уничтожить намеченную жертву, хищник часто наводит на неё ужас, выражая т.о. своё превосходство, и потом только расправляется с ней. Причём, чем этот хищник более силён, ловок и настроен на достижение своей цели, и менее озадачен последствиями успешности или не успешности своей охоты, тем увереннее он достигает того, чего хочет, как, например, удав, гипнотизирующий свою жертву. Внезапность нападения (подстерегающий одиночный хищник), его массовость (догоняющий стайный хищник), его неотвратимость (подчиняющий своей воле хищник) – всё это тоже, вне всякого сомнения, проявления внушения, основанного на подавлении воли соперника или жертвы.
Великий русский антрополог Б.Ф. Поршнев и его ученик Б.Г. Диденко придавали внушению (интердикции) решающее значение в появлении у гоминид сознания, считая его защитной реакцией от внешней агрессии со стороны других биологических видов, более успешных в то доисторическое время. Очарование силы, за которой стоит абсолютное превосходство, – безапелляционно, что, и является основой для успешной суггестии, но понимания и описания именно этого факта я не увидел у «видистов» Поршнева и Диденко. «Интердикция» (внутреннее проговаривание) в их транскрипции есть нечто подобное радиоволнам, с чем лично я согласиться не могу. По их мнению, палеоантроп, посылая такой сигнал своему врагу (превосходящему по силе зверю, сородичу) как сообщение «меня нет!» или конкуренту (равному по силе зверю, сородичу) как послание «уходи!» или объекту своей агрессии (потенциальной жертве – зверю, сородичу) как послание «покорись!» становился либо незаметным, либо более внушительным и угрожающим, либо хозяином положения. Но с моей точки зрения никаких действенных «сигналов» подобного рода быть не может, а есть совокупность пантомимического (визуального) и акустического (аудиального) воздействия на интересующий или угрожающий живой объект, которое в ряде случаев при успешном применении помогает достигать желаемого эффекта. Приёмы устрашения и мимикрии используются в дикой природе с незапамятных времён и носят как соматический (покровительственная окраска, угрожающий вид и позы) так, и артистический (подражание в действиях, тотемизм, шаманство) характер. У людей устрашающими были физически самые сильные особи с неукротимо-злобным характером, которых видисты* называют «суперанималами». Это те самые «удавы», гипнотизировавшие своих соплеменников-«кроликов» в экстренных случаях, когда с едой было плоховато или просто перешедшие к облигатному каннибализму – «адельфофагии». Они имели «группу поддержки» - «суггесторов», которые «шестерили» перед ними или сами обманным путём нападали на «кроликов», подобно гиене, которая сначала убегала от разъярённой жертвы, т.о. отрывая несчастную от стада, а потом внезапно и успешно атаковала её. Что же оставалось делать внушаемым «кроликам»-«диффузниками» (не хищным людям), чтобы спасаться от своих агрессивных собратьев?- Прятаться или мимикрировать, то есть «охищняться» как пишут об этом сами основоположники видизма. Но вряд ли это могло их стимулировать к появлению у них сознания как форме сопротивления суггестии. С моей точки зрения, появление и развитие у гоминид сознания вплоть до самоидентификации носило взаимно обогащающий характер между «хищными» и «нехищными» гоминидами наряду с использованием и теми, и другими разных форм интердикции, подкреплённой артистизмом (тотемизм, шаманство). Причём, решающую роль в становлении сознания почти наверняка сыграли именно хищные гоминиды, а точнее, «суггесторы». Отчасти подтвердить это моё предположение может то, что именно во взаимном противостоянии развивались в мозговом и опорно-двигательном отношении копытные и хищные, ниши которых впоследствии заняли гоминиды, серьёзно потеснив или приручив их. Видисты сами пишут, что без агрессии хищных троглодитов не появилось бы сознание у людей, что суггесторы помогали хищным троглодитам «распознавать вербальные коды предупреждения об опасности», входя в доверие к нехищным «диффузникам», приводя в образе «козла» этих «овец» на бойню. Но, по моему мнению, авторы явно идеализируют «диффузников» потому, что здесь тоже можно провести аналогию с копытными и хищными, ниши которых, постепенно занимали человеческие сообщества. Поведение хищников гораздо сложнее, чем поведение их жертв. Они демонстрируют очень хитроумные приёмы охоты, например, подражание, подкрадывание, подстерегание, т.е. расчёт атакующих взаимодействий, а если речь идёт о коллективной охоте, то ещё и СЛАЖЕННОСТЬ, недоступную, даже, стаям шимпанзе, которые превосходят всех зверей интеллектуально. Невозможность слаженных коллективных действий у шимпанзе экспериментально установили приматологи, которые искали принципиальное различие между высшими приматами и людьми. Оказалось, что обезьяну можно было научить в общих чертах практически всем человеческим действиям: решать сложные задачи для получения вожделенного объекта, изготавливая при этом примитивные орудия, понимать знаковую речь и пользоваться ею к своей пользе, но сообразить, что для того, чтобы достать из-под большого камня что-то вкусное необходимо объединять свои усилия они так и не смогли, действуя поврозь. Не хищные животные, к которым относятся, и человекообразные обезьяны, более или менее слаженно могут только обороняться или убегать, но стратегия обороны, а тем более бегства (в том числе инстинктивное «петляние» зайца), значительно примитивнее стратегии агрессии. Её и стратегией-то в полном смысле назвать нельзя потому, что в основном – это инстинктивные действия, приводящие к тому, что самые сильные члены стада становятся в круг, в котором оказываются самые слабые его члены. Азиатские буйволы иногда преследуют тигра, пытаясь загнать его в то место, откуда он уже не сможет от них улизнуть, но это тоже не очень сложная тактика – идти «кучей», стараясь захватить при преследовании как можно больший участок пространства. У хищников же есть чёткое и разнообразное РАЗДЕЛЕНИЕ функций на охоте: одни подкрадываются, другие загоняют к подкрадывающимся, третьи отвлекают внимание, причём возможны смены ролей. И потом, травоядные всегда имеют еду «под носом», им надо только опасаться хищников. Хищники же еду должны поймать, а потом, как правило, отстоять или спрятать её от врагов. Налицо ситуация, требующая большей сложности поведения. Значит насилие (хищничество) более эффективный двигатель прогресса, чем сопротивление ему. Не хищные прибегают к насилию только в брачный период или во время обороны, но демонстрируют при этом тупую ярость: быки поднимают на рога, затем бросают и топчут своего «обидчика», даже, когда тот не подаёт признаков жизни, слон во время «муста» (полового возбуждения) несётся сломя голову и уничтожает всех вставших у него на пути… Сравните это с любовным облизыванием убитой жертвы у хищников (главным образом одиночных кошачьих), что замечали многие зоологи. Хищники, вообще, трепетнее проявляют свои нежные чувства, ведь, тела у них значительно более пластичны, чем у травоядных, которые «обременены», к тому же, копытами и рогами. Из этого можно сделать только один вывод, что «неоантроп» с его высшими достижениями ума, которые способствовали укреплению его нравственных качеств, произошёл, скорее, от «хищных» гоминид, а не от «не хищных», как утверждают видисты. Точнее – от «суггесторов», ибо «суперанималы» были слишком тупы, как это и свойственно их аналогам в мире животных – удавам, достигающим своей цели интенсивностью агрессии (неотвратимое внушение), а не сложностью охотничьих навыков. И появление сознания, скорее всего, - это результат наблюдения «суггесторов» за взаимоотношениями «диффузников» - кормильцев с кормимыми-«суперанималами», а не внезапное понимание, одного из членов толпы «диффузников», что его может сожрать собрат; его покорность «суперанималу», и сейчас абсолютна. Сознание есть утверждение своего «Я»; а как «Я» начинает себя утверждать? – только наблюдая за подобными себе, не желая походить на них в том, что представляет опасность для его самосознания. Вот, первопричина того, что Б.Поршнев назвал контрсуггестией, приведшей к самосознанию и развитию мышления. Действительно, кого в первобытном обществе и в ранних государственных образованиях можно было поставить на первое место по уму и образованности? – вне всякого сомнения – шаманов, жрецов, священников. Именно они решали как правильно говорить, вести себя, занимались активным исследованием окружающего их мира, в то время как «диффузники» пахали с утра до ночи, а «суперанималы» выясняли отношения друг с другом, не забывая при этом драть три шкуры со своих подданных. Именно поэтому они так и не смогли возглавить большие человеческие общества, оставаясь главарями сравнительно небольших банд, вождями племён, руководителями малых трудовых коллективов. «Суггесторам» поневоле приходилось становиться «неоантропами» или имитировать их поведение для того, чтобы тупые «неотроглодиты» не переусердствовали в жестокостях, которые могли быть пагубными для всего общества, ведь, если неразумно сжирать в прямом и переносном смысле больше, чем это необходимо «не хищных» трудяг-рабов, то это приведёт к необратимой депопуляции. В результате этого «суггесторско-неоантропского» культурного развития, способствующего укреплению фундамента общества, которое начало становиться всё более интернациональным и классовым, появились мировые религии, способствующие объединению людей в огромные управляемые толпы, концентрирующиеся в городах. Как вообще принципиально отличить неоантропа от суггестора, особенно, когда гений и злодейство вполне совместимы? В процентном отношении ко всем членам человеческой популяции, которое приводят видисты, они тоже похожи: 9% «суггесторов», 10% «неоантропов». Психика развитых в умственном отношении людей очень подвижна. Можно бесконечно приводить примеры искренне раскаявшихся негодяев и, впавших в разнузданность, праведников но, в конце концов, приравнять ожесточение мирных, доброжелательных людей, закреплённое постоянным сопротивлением чьей-то агрессии и возведённое в ранг «борьбы за народное счастье» к моральной усталости от постоянного преследования кого бы то ни было их необузданно жестоких врагов. Вообще, «неоантроп» мне видится каким-то уж слишком абстрактно-плакатным, а конкретное его воплощение в лице офтальмолога С.Фёдорова, которое приводит в качестве примера Б.Диденко, сомнительным. Достаточно взглянуть на его грубое, с жёсткими мимическими складками лицо, маленькие колючие глаза, послушать его монотонную и очень уверенную речь, чтобы уяснить, что этот человек шёл к своей цели напролом, особенно не озадачиваясь последствиями своих триумфов, как это свойственно «суперанималам», хозяевам сравнительно небольших «трудовых коллективов». А то, что он завёл себе очень дорогих породистых коней вместо того, чтобы всемерно помогать детям терпящей крушение Отчизны, а также дружил с прокурором А. Казанником, человеком, картавящим, как «суперанимал», и помогшим громиле-Ельцину войти во власть, лишний раз подтверждает этот факт. Да, он многим людям вернул зрение, но среди докторов немало людей грубых, жестоких и корыстных. В пользу того, что «суггесторы» и «неоантропы» – это оборотные стороны медали (помеси всех видов – её ребро) говорит и нынешнее и прошлое положение вещей в геополитике. Социализм, т.е. «не хищный» политический строй с точки зрения Поршнева-Диденко, воплощали в России в основном революционные евреи-«суггесторы» с помощью других «суггесторов»-нацменов. «Суггесторами», с точки зрения Б.Г. Диденко, были И.Сталин и его кавказское окружение; китайцы и корейцы, идущие по пути социализма – тоже сплошь «суггесторы», впрочем, как и лидер кубинской революции Ф. Кастро, создавший на Кубе одно из лучших медицинских обслуживаний населения в мире; ливийский лидер М.Каддафи, устроивший коммунальный рай в своей стране, по его мнению – «чудаковатый суггестор»… Напрашивается сам собой вопрос: а не слишком ли много «суггесторов» там, где воплощаются «неоантропские» «идеи справедливости и прогресса»? Даже, если они подсознательно или сознательно «оседлывали» мировое социалистическое движение, то всё равно вынуждены были изменяться к лучшему. Подтверждает это и высказывание самого Б.Диденко о том, что «суггесторам»-евреям для того, чтобы подавить свою хищную природу, необходима самоцензура в виде всестороннего образования. Но попробуйте вы дать это всестороннее образование «и так уже человеку» не хищному, но успешно охищняемому «диффузнику»!- посмотрим, что у вас выйдет!... Да, ничего, скорее всего, у вас не выйдет потому, что большинство «диффузников» за микроскопическим исключением озадачены одной вполне «травоядной» программой: «жить-поживать, да добра наживать!». «Высокие материи» их не интересуют… А, как они зажираются и охищняются стоит им пролезть на самый верх!- Достаточно вспомнить «нехищного» Хрущёва, просившего у «хищного» Сталина разрешение на продолжение массовых расстрелов «контрреволюционных элементов» на Украине, но получившего ответ «уймись, дурак!» и Политбюро СССР, прос…павшее все социалистические достижения «прикинувшихся хорошими» «суггесторов», чтобы понять, что с мозгами у этих представителей «нехищных гоминид» всегда было не всё в порядке. И тут уже их не оправдает положение «видистов» о том, что логика и синтаксис появились у них как средство борьбы с абсурдом покорности внушению, а поэтому они могли возвращаться к нему как фактору, стимулирующему появление сознания, демонстрируя тем самым рецидив своей архаической гипнабильности, которая, впрочем, мало, чем отличается от покорности загипнотизированной волком собаки, впоследствии съеденной им. Просто, зажравшись, они вообще переставали думать, о чём бы то ни было, и запрещали это делать за них своим подданным. И это прародители или родичи совестливых исследователей- «неоантропов»?- Смех и грех! Исходя из всего вышеизложенного, можно прийти к выводу, что изначально верная концепция Поршнева и Диденко, названная ими «видизмом», была впоследствии «подогнана» под «диффузников», оказавшихся по милости «неоантропствующих» «суггесторов» на самом политическом верху. Но эти баловни политической удачи с каждым годом всё более и более «охищнялись» под влиянием абсолютной власти и связанного с ней комфорта, и в итоге, потеряв свою «идентичность», произвели в СССР «хищный» переворот, не сумев к своей же пользе воспользоваться тем, что предлагал им «видизм». Это подтверждает моё мнение, о том, что «суперанималы» и «диффузники» являются социальными аналогами хищных и копытных, с необходимостью нуждающихся друг в друге. «Примативное» человеческое поведение как то посторонние интересы, абстрагирование от сиюминутной выгоды в пользу отдалённой перспективы всегда было чуждо им . Видизм в СССР совершил ту же ошибку, что и на Западе белый расизм - он был обращён к тем, кому стал в итоге не понятен, неприятен и не нужен. На самом деле, скорее всего, это «суггесторы», находясь МЕЖДУ «суперанималами» и «диффузниками», выработали у себя защитную реакцию от покорности внушению в виде САМОСОЗНАНИЯ, опирающегося на логику. А способствовали этому их наблюдения за «диффузниками», демонстрирующими кроличью покорность супераниамалам. «Суггесторам» не хотелось разделять их судьбу, и они начали плести интриги, прикидываясь в зависимости от ситуации то «хищниками», то «жертвами», обнаруживая тем самым свою примативность и развивая себя интеллектуально, в отличие от тех, кто развиваться интеллектуально мог только с их помощью. А, значит, это именно они стали первыми давать друг другу сложные вербальные сигналы, вводя в заблуждение своих врагов, а потом выборочно подключали к этому своему сакральному знанию то суперанималов, если «диффузники» оказывались слишком тупыми или невосприимчивыми к их «науке», то «диффузников», если такими же тупыми и невосприимчивыми оказывались «суперанималы». В первом случае они себя зарекомендовывали как «суггесторы» в полном смысле этого «видистского» слова, а во втором – как «неоантропы». Не правда ли, складно, у меня получилось? Так, что с большой вероятностью можно утверждать, что не от туповатых «диффузников» произошёл «неоантроп», уважаемый Б.Диденко, а от «суггесторов»! Короче говоря, с моей точки зрения вырисовывается такая картина происхождения человека разумного, если прининять во внимание положения видизма. Первоначально гоминиды были аутсайдерами биотопов, собирателями и падальщиками, которые при первой же возможности могли съесть ослабленного или погибшего собрата. Потом при помощи развивающейся интердикции, подкреплённой умелой имитацией поведения сильных и опасных зверей, а также применения орудий труда и охоты, включая умение использовать огонь, они потеснили лидеров экосистем – копытных и хищных, частично вступив с ними в симбиоз, т.е. подвергнув их доместикации. Произошло это, скорее всего, когда гоминиды в своей эволюции дошли до неандертальского уровня. Но, вполне вероятно, что успешным видом, теснящим лидеров экосистем плейстоцена, были уже питекантропы, обладавшие огромной физической силой, высоким ростом и умевшие обращаться с огнём и камнями, которыми они могли поражать своих жертв и врагов на расстоянии, что принимало иногда массовый, организованный характер и не оставляло никаких шансов на адекватный ответ со стороны даже самых опасных зверей. Вероятно, огромные орды палеоантропов занимали необъятные просторы девственных лесов и полей, вступая при этом в конкурентные отношения друг с другом. А иногда им просто было некого съесть, кроме врага из другой первобытной орды, что и порождало стихийную адельфофагию, которую мы можем, и сейчас наблюдать среди враждующих отсталых племён Индонезии, Филиппин, Папуа Новой Гвинеи и многих регионов Африки. К примеру, массовый каннибализм, появившийся у маорийцев перед приходом европейцев, был связан с тем, что они перебили всех гигантских нелетающих птиц моа – их кормильцев. Они, так, и называли себя – «маори» – «народ моа». Может быть, и наши уже сапиентные предки тоже были вынуждены были стать каннибалами, истребив в массовых загонных охотах всех крупных зверей: мамонтов, носорогов, гигантских оленей и т.п. Всё это конечно обостряло внутривидовую борьбу в каждой отдельной, конкурирующей с подобными себе, первобытной орде, которая приводила согласно видизму, к «взрывам осознания своего Я», волнообразно распространявшимся всё шире и шире. Причём, в этом процессе были отстающие – лохматые и неукротимые и преуспевающие голые и большелобые. Сначала и довольно долго брали верх «лешие», «велесы», «упыри» и «берегини» (самки «леших» – «русалки», кормящиеся у берегов рек), которым, по летописным свидетельствам, первоначально «клали требы» древние славяне. Потом, после неоднократных наблюдений древних славянских жрецов («суггесторов»), «клавших требы» (еду, которой мог быть и сородич), за тем как гроза пугает их ненасытных «требальщиков», они стали приносить жертвы ГРОЗЕ под именем Перуна, как более страшной, чем «упыри и берегини», СОЮЗНОЙ силе, которая меньше убивала и больше спасала. Грозу они так же называли РОДИЕЙ, выводя это название от слова РОД, т.е. гроза стала в их глазах защитницей рода. Славянский и литовский фольклор хранит сюжет о том, как Перун гонит Велеса (Волоса-Лешего-Упыря), а тот прячется от него за дерево, камень… но в итоге Перун его всё равно убивает. Скорее всего, вот, так помощью культа Рода и Перуна славянские «суггесторы» избавились от многотысячелетнего «палеоантропского ига». Б.Г. Диденко пишет о том, что у человека разумного есть коренное отличие в строении мозга от любого высокоорганизованного зверя в том числе и палеоантропа. Состоит оно в том, что у него в височных долях мозга есть «зоны Вернике», благодаря которым человек может говорить, а стало быть, мыслить. Вообще зависимость мышления от речи, по его мнению, несомненна и экспериментально подтверждена. Например, человеку с прикушенным даже слегка языком очень трудно думать. Но кто и когда первым заговорил и что это был за язык? На этот вопрос я у Диденко пока ничего не прочёл. Поэтому воспользуюсь вполне компетентным мнением лингвиста В.Чудинова, который наряду со многими другими исследователями языка, например, А.Драгункиным, считает, что первым языком, по крайней мере, в Северной Америке, Евразии и Северной Африке был русский язык, приводя к этому своему утверждению немало доказательств, как письменных (надписи на наконечниках, камнях и хозяйственных предметах палеолита), так и лингвистических (из русского языка выводятся все языки «ностратической группы», а наоборот – нет). В. Чудинов считает, что существовал т.н. «храмовый строй» жизни (кто п(р)освещённее, тот и прав), перешедший в «государственный» (кто сильнее, тот и прав), а потом - в «капиталистический» (кто богаче, тот и прав). При «храмовом строе» все вопросы общественной жизни решали жрецы, а стало быть «суггесторы»-«неоантропы». Они установили культ Макоши или Макажи (матери-богини), постепенно увеличивая число Богов, которые отвечали за ту или иную сторону человеческой или нечеловеческой жизнедеятельности. Но исходным божеством, по мнению всех исследователей палеолита, была Мать Богиня («Макажъ» (могуш»-могучая) по В.Чудинову). Некоторые антропологи считают, что её самые древние скульптурные изображения сделаны с неандерталок. Если принять во внимание утверждение В.Чудинова, что палеолит целиком и полностью был славянским, то это вполне согласуется с установленным Б.Диденко фактом того, что процент «палеоантропичек» в русском обществе значительно выше, чем, например, в западноевропейском. Тогда можно предположить, что в то время, пока не было изобретено ручное метательное оружие типа лука и пращи, первым представителям разумного человека поневоле приходилось жить бок о бок с многочисленными и воинственными ордами палеоантропов. Для того, чтобы не быть побеждёнными ими, они «выявили» среди них «пятую колонну» в лице «берегинь»-«палоантропичек», которых начали ублажать как менее опасных и более контактных, чем их собратья «упыри» («волосы», «лешие»), прибегая к межвидовому скрещиванию. Можно предположить, что грациальные сапиенсы по сравнению с неандертальцами обладали более приятным внешним видом и манерами, и это делало их сексуальными мишенями для неандерталок. Иными словами сексдиверсия славянских «суггесторов» и славян вообще, селившихся в основном по берегам рек, в отличие от неандерталоидных «упырей»: «полевиков» - прототюрок и «лесовиков» - протофинноугров, была началом духовной и материальной культуры человечества, которая выразилась в половых и ритуальных контактах с «могушами»-берегинями, отличавшимися от своих сородичей «упырей» тем, что они промышляли у побережий, где сталкивались с сапиентными славянами, а не в полях и лесах. Женщины по замечанию самого же Б. Диденко более полиморфны и космополитичны в половом смысле, к тому же, по его мнению, у них значительно более «низкий порог нравственности», чем у мужчин. К этому можно добавить то, что только в Евразии были исторические свидетельства об «амазонках», а некоторыми палеоантропологами выдвигалась гипотетическое утверждение о том, что люди палеолита создавали свои племенные союзы по типу стай пещерных гиен, которых часто называют «великими оппортунистками» за то, что главенствуют в их стаях самки. Вполне вероятно, что одни «оппортунисты» - высшие приматы гоминиды стали подражать другим «оппортунистам» - гиенам, как «родственным душам» по «оппортунизму». К тому же, при исследовании Н.А. Долиновой и Г.Л. Хить дерматоглифических узоров на руках американских индейцев, которых относят к одним из наиболее архаичных представителей человека разумного, обнаружились очень интересные различия между полами. Женщины оказались по ОДР (общему дерматоглифическому расстоянию) ближе к негроидам, а мужчины к своей американоидной расе. Негроиды, по мнению большинства антропологов, являются самой древней расой, которая первой отделилась от общего расообразовательного ствола, и поэтому можно с большой степенью вероятности предположить, что именно она является ближайшей к палеоантропам в целом. И, принимая это во внимание, можно вполне сопоставить евроазиатский палеолитический «половой симбиоз» славян и «берегинь» с «половым симбиозом» индейцев и женской частью палеонегроидов, населявших до их прихода обе Америки. Немалое подтверждение этому – тот факт, что при освоении новой враждебной территории гибнут прежде всего «слабые звенья» пионеров – женщины и дети. Поэтому поневоле приходилось искать себе новых жён среди враждебных туземцев. Диденко считает, что освоение человеком самых «неудобных» для жизни мест было связано с тем, что человек современного вида не мог сопротивляться, внушающей роковую покорность, воле палеоантропов, фактически «загнавших» их туда. К этому следует добавить, что самым «неудобным» местом для жизни первых гоминид был север, где и сформировался человек разумный, которого холод и голод подтолкнул к развитию ремёсел и разным полезным изобретениям, с помощью которых он, вернувшись на юг, частично истребил и поработил своих прежних притеснителей. Но этому предшествовал длительный период матриархата, географически занимавший весь север Евразии от Пиренеев до Дальнего Востока. И, скорее всего, именно умелое почитание неандерталоидных женщин, более примитивных в интеллектуальном отношении, но более сильных интуитивно, а в доисторические времена – и физически, стимулировало сапиентизацию гоминид, вектор которой «зарылся» в Западной Европе и Северной Америке, где по словам А.Шопенгауэра существует «скудоумное поклонение женщине», но которые занимают лидирующее положение уже не один век. А Б.Ф. Поршнев, анализируя «Историю Заны» - случайно пойманной самки снежного человека в горах Абхазии в середине 19-века, и имевшую детей от местных мужчин, пришёл к выводу, что человек современного вида генетически сильнее, ибо метисные дети почти совсем не походили на свою мать, сохранив, лишь, ряд реликтовых признаков (большие надбровья, очень сильные челюсти, обильный рост волос на теле). Может быть, именно поэтому Б.Диденко считает, что Б.Поршнев так и не смог найти и показать всем «переходное звено» между троглодитами и сапиенсами, хотя нашёл массу сведений о том, что свидетельства о необычайно осторожном «снежном человеке» - это не плод народной фантазии. В любом случае, скорее всего, наши предки активно и конфликтно взаимодействовали с палеантропами, следа от которых почти не осталось, зато остались их гены в «суперанималах». В этой связи интересно заметить, что генетические закономерности, согласно которым при скрещивании представителей двух популяций, отдалившихся друг от друга в пространственно-временном отношении, их потомки возвращаются к предковому типу. Большинство современных антропологов делит всё человечество за незначительным исключением (пигмеи, бушмены и ещё ряд малочисленных народов) на два расообразующих кластера: Восточный и Западный. К Западному относят негроидов и европеоидов, к Восточному – австралоидов, американоидов и монголоидов. При этом негроиды и монголоиды более всего отстоят друг от друга. Европеоиды и австралоиды, географически расположенные между ними, явно обнаруживают свою метисность, выражающуюся ряде реликтовых черт, например, в обильном росте волос, «семитической» форме носа и т.п. Причём, если европеоиды находятся в авангарде прогресса, то австралоиды – явно первые среди «отстающих». Из этого сам собой напрашивается вывод, что холодный северо-запад и происходившее там в древности смешение представителей двух расообразующих центров более выгоден в эволюционном отношении, нежели тёплый юго-восток, где происходило то же смешение. И также то, что человеческому прогрессу нельзя обойтись без некоторой реликтовости, являющейся его своеобразной точкой отсчёта или первотолчком, а, значит, изначальную роль «суперанималов» и «неотроглодитов» в развитии человечества трудно переоценить, что, в общем-то, косвенно подтверждают сами видисты. К этому можно добавить, что именно помесность и мутантность большинства европеоидов и способствовала их лучшему освоению незнакомой и враждебной среды, где требовались принципиально новые решения и действия, на которые были почти всегда способны по большей части метисы-мутанты. Очень полиморфный во всех отношениях русский народ, который, как и остальные народы, имел в себе представителей всех четырёх «видов» (суперанималов, суггесторов, диффузников, неоантропов и их помеси) по свидетельству многих современных исследователей был первым в разумном освоении окружающей его природы. Но в процессе своего развития он разделился на «чисто-русских» «суперанималов»-князей с их дружинниками, «осенённых» очень хищной геральдикой в виде изображений орлов, соколов, львов, «звериного стиля» и холопов-«диффузников», являющихся покорными «крестьянами»-христианами. Между ними «кучковались» русские «суггесторы» - ашкиназы-левиты с их чисто славянской гаплогруппой R1-a, ныне являющиеся верховной кастой еврейства и наследниками «жидовствующих», а также «неоантропы» от славянских «языческих» священнослужителей до христианских. Выше мною было высказано предположение, что между «суггесторами» и «неоантропами» не существует «видовых» различий, а существует ПРОБЛЕМА ВЫБОРА МОДЕЛИ ПОВЕДЕНИЯ в пользу «хишных», эгоистически-корпоративных или «нехищных» социально-альтруистических устремлений. А, значит, и процентное их отношение ко всей человеческой популяции должно быть равным 10% ~ 7% («неоантропы») + 8% ~ 7% («суггесторы») приблизительно 15 % или 16% , что соответствует количеству способных к самостоятельному мышлению людей по данным некоторых исследователей, в частности моего отца Мельникова О.А. («Очерк эволюции организованных систем»). В пользу того, что именно эти «хищно»-«нехищные» люди были первыми в своём роде говорит тот факт, что среди реликтов с недоразвитыми лобными долями мозга есть и «диффузники». Это подчёркивает очевидную натяжку видизма в пользу "нехищности" разума потому, что, даже, при поверхностном взгляде на современное «нехищное» сообщество можно обнаружить у большинства его представителей недоразвитость участков мозга, ответственных за логику и речь, выражающуюся в примитивности их интересов и архаичности поведения.

Продолжение следует