Написано по следам этой публикации: http://www.stihi.ru/2015/06/01/5767 (заархивировано: https://archive.is/ZqjTJ)

 
 
Стихоуныльск гудел. По пыльным улицам в беспорядочных направлениях топали пионерские отряды, загодя оповещая жителей призывными звуками горнов и треском барабанов. Каждый отряд пытался перещеголять соперников кричалками, сочинёнными к значимому событию в жизни города:
 
«Рыба, эй, икрУ мечИ – 
Утром Пипеца прочтИ»
 
«дАдим Родине свинцА 
под руковОдством ПипецА!»
 
Полицейские, которые до этого славились только раздачей пенделей зазевавшимся пешеходам, учтиво брали под козырёк каждому нерасторопному жителю. Правда, доселе неведомый им процесс изображения радости приобретал зловещий вид. Отдание чести сопровождалось улыбками, больше похожими на оскал восставших из ада. Наученные горьким опытом, граждане старались держаться подальше от стражей порядка.  
«Пацан сказал – пацан сделал», – радостно перешёптывались старухи, торгующие у колхозного рынка пучками свежей редиски. 
Голуби, истосковавшись по свободному полёту, на радостях обосрали новенькую BMW министра по культуре, и саму Елену Пьявкину. И всё это на глазах сотрудников, прилипших к окнам административных кабинетов. Важная чиновница, поняла, что от того, как она сейчас себя поведёт перед коллегами, её авторитет может резко качнуться в одну или в другую сторону. Стараясь не показывать вида, Пьявкина задрала кверху подбородок и запустила в июньскую синеву экспромтом собственного сочинительства:
 
«А я и не расстроилась совсем. 
Ведь голубь – птица мира. Это же ясно всем!»
 
Выдав, этот, как ей показалось, достойный стихоответ и получив напоследок в качестве птичьей благодарности ещё несколько жидких блямб, министр  по культуре процедила сквозь зубы «мерзкие, ёбаные твари!» После чего, натянуто улыбаясь, села в машину.
Мальчишки-газетчики сновали между урчащих на светофоре машин и выдёргивали из раздутых сумок свежие номера «Стихоуныльских ведомостей» – «Свершилось! Сенсация! Гавриил Пипец открывает страшную тайну второй страницы!»
Тинейджеры, освобождённые от занятий в школе, нарасхват раскупали новинку местной кондитерской фабрики – дешёвые леденцы «Пипец на палочке». 
 
Жизненная воронка все стремительней закручивалась вокруг одного-единственного события – обнародования пипецевской тайны. Все остальные катаклизмы Стихоуныльска как-то сами собой отодвинулись на задний план. Даже вечерние чтения местных поэтов возле памятника Чук Враку потеряли актуальность. Только две одержимые тётки, раскрасневшиеся то ли от возбуждения, то ли от полуденного солнца, наперебой втюхивали друг другу стихи собственного сочинения. «Милочка, а вот моё послушайте», – верещала одна, судорожно перелистывая замусоленную тетрадку. «А я вас, душечка, новеньким порадую», – выкрикивала вторая, нервно теребя воротничок блузки, больше напоминавшей больничную пижаму.  

Город бурлил. Город ждал. На 18.00 было назначено выступление Пипеца на центральной площади.
К назначенному времени Графоман-Плац была заполнена разношёрстной публикой.
Стайка первоклашек под предводительством классной дамы терпеливо маялась в ожидании выхода на импровизированную сцену. Специально по такому случаю на центральной площади Стихоуныльска силами сотрудников организации «Чук Врак – наш рулевой» был сколочен деревянный помост. Чуть поодаль от него, рядом с первоклассниками кучковались странные фигуры в торжественных, чёрных сюртуках и широкополых шляпах. Их монотонное бормотанье прерывалось восклицаньем господина, который, по всей видимости, был у них за старшего – «Таки откроет тайну!» После чего бормотанье возобновлялось. Со стороны это напоминало действия байдарочников с выкриками рулевого «Ещщщё, взяли»…
 
Наконец к трибуне подтащили упирающегося от смущения виновника торжества.
– «Товарищи, – начал Пипец (толпа притихла), – дамы и господа, джентельмены, ихние леди и представители народов Крайнего Севера. Сегодня, в день защиты детей, я объявлю на весь Стихоуныльск новость, которую многие из вас ждали с нетерпением целый год – озвучу свою вторую страницу». 
После обращения «господа», стоявший рядом со сценой Вован Свинякин, степенно вытер руки о замусоленную телогрейку и важно приосанился. 
– «Господа, - продолжил Гавриил Пипец, – прежде, чем я оглашу тайну, от которой каждого из вас буквально распирает, хотел бы ещё на несколько минут продлить интригу. Давайте послушаем приветствие выступающих». 
На сцену, спотыкаясь и падая, высыпали первоклашки. Потолкавшись минут пять, они построились в синусоидальную шеренгу и уныло выдали поздравление:
 
«Он знает, что такое «ИМХО».
Этот дядя – человек и пароход.
Скоро в каждый дом придёт Пипец.
А ещё он на дуде игрец».
 
Неумело поклонившись под аплодисменты стихоуныльцев,  неизбалованных высокой культурой, ребятня засеменила вниз в объятия классной воспитательницы. По её счастливому и гордому виду было видно, что именно она являлась автором сногосшибательного бестеллера. 
Детей, выпущенных на разогрев, сменила министр культуры. Елена Пьявкина, стряхнула с плеча коросту голубиного помёта и с опаской посмотрела наверх.
– «Дорогие друзья, в последнее время участились случаи дискредитации стихоуныльской культуры и, в частности, нашего светоча – Гавриила Пипеца. Вот и сегодня не обошлось без провокаций. У меня в руках листовка с мерзким текстом песни, – П ьявкина выбросила вперёд руку с какой-то бумажкой, – кому ещё подбросили эту гадость?» 
Люди, решив, что это срежессированный сигнал для музыкального флешмоба, вытащили из карманов такие же листовки и заорали слова опальной песни:

«И кому весной его тpель нужна,  
Ежели весна и без того весна,  
И кто сказал, что песням зимой конец -  
Совсем не конец.  
Что за глупый Пипец.  
Что за глупый Пипец.  
Что за глупый Пипец»  

Министр культуры, не ожидавшая такого поворота событий, плюнула в толпу с криком "мудачьё, бля!" и уступила место гостье из Питера Марине Лебёдушкиной. 
Эксперт по массовым нарушениям начала не сразу. Сначала она  пристальным, тяжёлым взглядом обвела площадь и только после этого приступила. Речь прибывшей из северной столицы была ёмкой и насыщенной эмоциями:
  – «Есть такие, которым хорошо, когда другим плохо». 
Не дождавщись народной реакции, Марина прочитала своё стихотворение, предварив его своеобразным эпиграфом – поэмой Твардовского «Василий Тёркин».  
– «А вот наконец и мой стих», – выкрикнула Лебёдушкина через сорок минут, прикончив Тёркина:

«Мне ниспослал Господь недаром
Ума и силы – на троих.
Переношу судьбы удары,
Как будто не было бы их.
Несу свою земную участь,
В себе достоинство храня.
Живу спокойно, и не мучась,
В преддверье завтрашнего дня»

Притомившиеся стихоуныльцы, ошарашенные безразмерным эпиграфом, выразили свистом несогласие с утверждением писательницы о её уме, ниспосланном ей Господом в тройном размере.
Спокойно и главное, не мучась питерская подруга Пипеца слезла со сцены и укатила на вокзал.
 
Убедившись, что выступающих больше не намечается, Пипец продолжил:
– «Конечно, кое-кто  наберётся наглости и упрекнёт меня в том, что мол я для своей второй страницы выбрал неоригинальное имя. Наверняка вы помните присутствие среди нас Печальной Настеньки». 
– «А как же, – зашумел хор из тусовщиков, – помним эту славную женщину. Всегда вежливо раскланивалась и добавляла «с любовью, Настя». 
Скривившись, Гавриил дождался, когда стихнет одобрительный гул. 
– «Как гласит канадская, народная мудрость – «Двум медведям в одной берлоге завсегда факово», поэтому мы с товарищами (тут он, скорчив рожу, подмигнул в камеру местных телевизионщиков) приняли решение: выгнать эту суку из нашего города с конфискацией всего имущества».
– «Уррррааа», «верное решение», «одобряем», – прокатилось по площади. 
– «Ах, как это правильно, – оживился жизнелюб Свинякин, – может сдохнет на чужбине!» 
Почему-то все, как по команде повернули головы в сторону городской ратуши, фронтальную часть которой украшал громадный портрет Чук Врака. Пипец тоже перевёл взор на лик градоначальника и машинально сделал книксен, оттянув в стороны полосатую цээсковскую майку, надетую им по случаю торжества. При этом нескладно скрестил колени. 
 
Чук Врак был изображён художниками при полном параде. Он восседал в бордовом, плюшевом кресле, держа в левой руке  ультрафиолетовый детектор денежных знаков, а правая покоилась на раскрытом «Кодексе Самурая» с вырванной оттуда страницей о харакири. Скорей всего, для придания солидности неатлетической фигуре предводителя, под плечи адмиральского кителя было напихано предостаточно старых газет. Поэтому китель сидел на нём, как бурка на безусом джигите. 
 
Гавриил нарушил затянувшуюся заминку:
– «А моя вторая страница называлась… (многозначительная пауза)… Печальная Дусенька! Вот так-то, дорогие мои, – подытожил Пипец, – ловко я вас провёл, а? Ведь до этого все знали меня как бесконечно гениального пародиста, а я ещё оказался и великим мистификатором».
– «Браво! Качать Печальную Дусеньку!»
Свинякин запрыгнул на дощатый помост и сдёрнув шутника, поднял вверх. Оживившиеся мужики стали передавать его над головами по маршруту «сцена-физически крепкие подбрасыватели». 
На следующее утро «Стихоуныльские ведомости» выдали заголовок передовицы – «Пипец пошёл по рукам».  Статью украшали фотографии радостного Гавриила,  блюющего после качательной экзекуции.

Город постепенно возвращался в колею прежней, размеренной жизни. До следующих потрясений.