…До дома оставался с десяток километров. Заканчивался трудный рейс, в
котором я находился почти сутки. За эти сутки вздремнуть удалось едва ли три
часа в общей сложности; во время погрузки, да после обеденного перекуса.
Стемнело. Свет фар освещал снежную постель зимника, да сугробы по его краям,
осточертевшие до невозможности. Я предвосхищал радость встречи с семьёй…
…Мой северный стаж начал отсчитывать второй год. Стараниями и поддержкой
питерского «лобби» автобазы мне достался почти новый – отходивший всего сезон
–вездеход КРАЗ-255. Это была мощная
автомашина с дизельным двигателем полностью приспособленная для бездорожья
Крайнего Севера на сверхбаллонах с автоматической подкачкой и передней
лебёдкой. При сниженном до минимума давлении в колёсах этот тягач спокойно
двигался по полуметровой снежной целине. Поскольку грузоподъемность тягача была
невелика, то я, при работе по зимнику, буксировал ещё и прицеп.
В кабине было тепло, мерно рокотал скрытой мощью дизель, мелькали снежные
отвалы, и всё это навевало сонливость. Я уже знал, что самая страшная опасность
дальнобойщиков – сонливость. Хоть я прожил на Севере всего один зимник, да уже
пришлось видеть похороны коллеги, заснувшего за рулём…
Я сделал погромче приёмник и стал мечтать о том, как я доберусь до своего
милого и тёплого дома, до своей молодой и любимой жёнушки, до своих пацанов;
старшего – Мишки – первоклассника, да Глебки, отсчитывающего второй год своей
жизни…
Геннадий Алейников, с которым меня свела судьба в первые же месяцы на
Вуктыле, надёжно опекал меня. Он перетащил меня в свой таллиннский вагончик,
который по сравнению с бугульминским, в котором меня поселили вначале, был как
квартира в «сталинском» доме, против «хрущевки».
Жили мы с Геннадием Васильевичем дружно. Он был из тех хозяйственных
мужиков, которые умеют обустроить свой быт везде, от пятистенка до окопа.
Таллиннский вагончик представлял собой домик, обшитый железными листами. В
отличие от бугульминского вагончика, он был на мощных полозьях, да и побольше
размером. Внутри он делился на две половинки-комнатки, а посредине сразу у
входа имел тамбур, где стояла печь с котлом для водяного отопления комнат. Мы с
Геннадием пристроили к нашему «дому» то, что называется русским словом «сени» и
при открытии двери вагончика в него теперь не залетала вьюга. Пристройка была
большая. В ней мы держали свой мясной запас. Там всегда висели пол свиной или
бараньей туши, да говяжьей. Мясо мы покупали, как водится на Севере, оптовой
партией и сразу на две семьи. На лютом холоде Севера, порой, спасает упитанность.
Поэтому северяне всегда любили хорошо и сытно поесть.
Туши можно было спокойно содержать – мороз за 30-35 градусов гарантировал и
сохранность мяса, и отсутствие мышей и крыс. Рядом с тушами стоял толстенный
чурбак бревна и в него был воткнут топорик. Каждая семья отрубала тот кусок,
который хотела и когда хотела. Советская власть снабжала северян прекрасно.
Продукты стоили дёшево. И это, да ещё негласная северная этика, не позволяла
мелочиться.
Все вагончики нашего шофёрского полевого городка «Берёзка», как и вагончики
других подобных городков, выстраивались каре. В центре городка высились куча
напиленных жилищными службами дров, да горки угля, для отопления печек
вагончиков. Но мы недавно с Геннадием, сговорившись со сварщиком автобазы,
провернули доброе дело: врезались в газовую трубу, проходящую невдалеке от
городка, и подвели к нашему вагончику газ.
Месторождение переживало пионерские времена, чиновников и бюрократии пока
здесь, как и тараканов, не водилось, а местное начальство всячески одобряло
этот нужный для развития поселения «самострой». Ибо людских резервов на
обустройство не хватало, все силы были брошены на основное производство. А
трубы с радостью выделили жилищники. Они только попросили соблюсти необходимые
размеры труб и «обвязать» трубами весь полевой городок, с тем, чтобы и другие,
менее расторопные жильцы, попозже потихоньку подсоединялись к этой
«цивилизации». На складах нашлись даже специальные горелки, которые
обеспечивали, безопасность при использовании в печах газа. Нами мобилизованный
сварщик не возражал против дополнительной работы, ибо ему этот объем дописали в
наряды на оплату, да и жильцы, вагончики которых он поочерёдно подключал к
газоснабжению, обеспечивали ему на несколько месяцев «магарыч».
Так что, в вагончиках было тепло. А если Север насупливался и морозы
крепчали, то стоило поболе открутить газ и в комнатках становилось жарко, как в
Сочи на пляже. Справедливости ради стоит отметить, что вагончик, таки, не
квартира. И у пола в вагончике температура была градусов на десять ниже, чем
под потолком. А шляпки сквозных болтов креплений вагончика покрывались толстым
слоем инея…
Но мы были молодыми, а молодость такие пустяки только забавляют…
…Разгрузившись на базе и отцепив в гараже прицеп, я подлетел в центр посёлка
прямо к своему вагончику. Захлопнув кабинку и оставив урчать на малом газу
двигатель, я пошёл домой. Ещё подходя к вагончику я почувствовал что-то
неладное. В окне не было видно любимых мордочек моих пацанов, которые всегда с
радостью встречали меня, т.к. знали, что батька что-то, да привезёт в подарок
из рейса на Большую Землю. Даже лайка Алейниковых – Дик как-то сдержанно
приветственно гавкнула и сразу же виновато заскочила в будку.
Я зашёл в вагончик и открыл дверь в нашу комнату. Она оказалась пустой и это
меня озадачило. Я шагнул к двери Алейниковых, она открылась и в проёме
появилась рослая фигура Геннадия. Вид Геннадия был необычный. Он, отводя глаза,
сказал:
- Зайди, Матвей...
Тревога шевельнулась в моей душе опять:
- Гена! Где мои?! Что-то случилось?!
Гена как-то необычно для него мялся и тянул с ответом, всё так же стараясь
избежать моего вопрошающего взгляда. За ним как-то испуганно и жалостливо
одновременно, вздохнула его жена, дородная Фаина. А в глубине их большой
кровати я увидел непривычно тихих их сына Серёжку, да моего Глебку.
Ощущение большой беды подкосило мои ноги и я устало рухнул на подставленную мне
Геной табуретку. Глухо выдохнул:
- Что… Что случилось, Гена?.. Не томи…
…Я слушал сбивчивый рассказ Геннадия Васильевича:
- Ты только не волнуйся… Возьми себя в руки… Твоего Мишку сбила машина …
увезли вертолётом… санрейсом… в Ухту… Галя полетела с ним… Сейчас уже всё
нормально; ему сделали операцию, врачи говорят: «Самочувствие его устойчиво
тяжелое, но опасности для жизни нет.»
У меня затуманилось сознание… Как сквозь сон я слушал сдержанный и
сочувственный рокот алейниковского голоса, видел, что он мне суёт в руки
стакан, что ему споро поднесла Фаина:
- На, Матвей, выпей…
Я автоматически взял стакан. Во рту у меня, действительно, пересохло и хотелось
пить. Я поднёс стакан к губам и почувствовал резкий запах спиртного. Отстранив
от себя стакан, я поставил его на стол.
Гена сказал: - Матвей! Тебе надо бы выпить! Это успокаивает…
Я пробормотал, пытаясь словить, ускользающую от меня мысль:
- Нет… Дайте воды…
Фаина метнулась за водой. Я отпил из поданного мне стакана. Внезапно
ускользающая мысль сформировалась в моём мозгу:
«Надо ехать! Ехать назад в Ухту! В больницу! Может Мишке что-то надо! Лекарства
там… кровь перелить…!»
Я поднялся:
- Ладно… Поеду я…
Гена тоже поднялся, перегораживая мне путь:
- Матвей, братан! Успокойся! Ты ничем им не поможешь, а себя загубишь! Ты 24
часа за рулём! Приедешь, там будет глухая ночь. Тебя всё равно в палату не
пустят. Пару часов поспи, перекуси и поезжай…
Доводы Геннадия были разумны. Я внезапно почувствовал обессиливающую
усталость и без сил опустился на табурет:
- Как это произошло? Кто его сбил?
- Да, Бес! … Мишка бежал в школу, а Бес тянул по Пионербазе УАЗ-69 на
буксире… Заводил… Мороз… Туман стелется… Мишка не заметил буксирного троса,
хотел пробежать сразу за ГАЗ-66 Беса… Споткнулся о трос и упал… Встать не
успел… На него УАЗ-69 нанесло… Водитель пытался его объехать, да снесло на
Мишку… Будь машина больше, проехала бы над Мишкой. .. А так… стремянками задней
оси захватило Мишку за шубейку и поволокло… Разрыв лёгкого и селезёнки… ушиб
почки…
…Я слушал Геннадия, и в душе у меня накапливалась и закипала злоба. Бесом
прозвали Сашку Павлова, известного браконьера. Он работал на ГАЗ-66 с
пассажирским кузовом типа «автобус». И его машину из-за бесполезности кузова
для перевозки грузов, отдали поселковой милиции. Сашка был известным любителем
выпить и частенько его видели поддатым за рулём. Но ГАИ наезжало в посёлок
только раз в году на техосмотры, да по редким ДТП. И для водителей была здесь
полная вольница. Да и немногочисленные менты – их на десятитысячный посёлок
было не более десятка, смотрели на павловские выкрутасы сквозь пальцы – он их
всех снабжал регулярно сёмгой и хариусами, а то и лосятинкой…
Гена сам распалился от рассказа и в его голосе послышались возмущённые
нотки:
- Видать, снова чёрт, поддатый был! Пацан, которого он буксировал, и сигналил
ему, и орал благим матом, всё зря! Пока парень не бросил УАЗик и не добежал до
Сашкиной кабины, тот всё тащил.
Мишка уже, к тому времени отцепился. Видать, на кочке подпрыгнул УАЗ и зацеп
оборвался… Говорят, Сашка стоял из-за машины выглядывал на Мишку – встанет ли –
потом удрал. А Мишка, говорят, всё лежал. Прохожих мало – мороз… Водитель на
КРАЗе проезжал да увидел… Рассказывал – трясся. Говорит, думал, старый ватник
валяется, хотел по нему проехать, да как Бог беду отвёл, - в последнюю минуту
руля крутанул -объехал. Увидел, что пацан лежит – «скорую» вызвал…
У меня в голове сформировалась и засела занозой мысль: «Надо ехать… к Бесу!»
Я понимал, что Алейников меня не пустит и сделал обманный ход:
- Ладно! Пойду КРАЗ поставлю в гараж… - и пошёл на выход. Проходя сени,
выдернул из колоды топорик и спрятал его под полушубок. Только я тронулся с
места, как Геннадий Васильевич, вылетел из вагончика, явно что-то подозревая,
вспрыгнул ко мне на подножку. Он попытался открыть дверь, но она была заперта
изнутри.
Я, не отмыкая двери, крикнул ему:
- Спрыгивай! – и поддал газу.
Геннадий, с трудом удерживаясь на скользком металле подножки, в распахнутом
полушубке, который, гонясь за мной, не успел застегнуть, прокричал:
- Матвей! Не дури! Открой дверку!
Я понял, что ещё минута, и он сорвётся и, резко затормозив, уткнулся без сил
в лежащие на руле руки…
…Алейников зайдя с моей стороны, открыл кабинку и, силой сдвинув меня на
пассажирское сиденье, сел за руль моей машины и его пудовые руки легли на руль,
как будто перечёркивая все мои надежды завладеть им. Некоторое время мы сидели
молча. Алейников нарушил молчание, скупо роняя тяжелые, как булыжники, слова:
- К Павлову собрался?! Поквитаться?! Зря ты это, Матвей! Ты этим ни Мишке,
ни Галине своей не поможешь! Беду в дом приведёшь. Да не только в свой: у Беса
двое пацанят растут... Да и сам беды этой по горло нахлебаешься! Считай, жизнь
свою разобьёшь вдребезги!
И, помолчав, добавил с горечью:
- Я это всё прошёл… Знаю, что говорю…
Он залез мне под полушубок и достал топорик. Покрутив его в руках, будто
впервые видя, сказал:
- Ты вот что… не уезжай без меня… один сейчас ты не доедешь до Ухты… я поеду
с тобой. Только топор вон отнесу, а то Фаине завтра утром мясо рубить нечем
будет, попытался пошутить он…
…Минут через пять он вышел, неся в руках походный термос с кофе и солидный
пакет со снедью. Увидев, что я занял за рулём своё место, он пробасил:
- Ну и ладно! Рули! Всё равно скоро сморит! Тогда и подменю! Ну! Рванули
помолившись…
…Давно зажили мишкины раны. После этого он закончил восьмилетку, ПТУ,
отслужил в Афгане и уже приближается ныне к пенсионному возрасту.
…Разошлись наши пути-дороги с Геннадием Васильевичем Алейниковым, этим
немногословным мужиком сурового вида, с крепкими руками, стальным характером и
сопереживающим сердцем. С надёжным, как скала, Человеком!
Но сколько бы я ни жил на свете, я всегда буду вспоминать добрым словом его
за то, что он спас меня и мою семью от страшной беды. Что не дал мне натворить
тогда, вгорячах, горьких дел, за которые я бы расплачивался потом всю жизнь!..
