етом я люблю встречать вечер в университетском парке. Это гораздо приятнее, чем слоняться по душным улицам, обвеваемым выхлопными газами проспектам или бродить в темени подворотен и закоулков родных дворов, где каждый тебе и друг и враг одновременно. 
Наш парк очень старый. Благоговейно прикасаешься к Истории, вдыхаешь её вместе с птичьими трелями. Шпили столетних зданий, перемычки - клинчатые, арочные, чёрные мемориальные таблички, повествующие про деятелей революционного движения, памятники основоположникам русской инженерной науки...Они ещё не стали неразличимыми в момент, когда всё вокруг становится серым. Сквозь высоченные окна видны белоснежные стрельчатые своды помещений. 
Полусвет плавно обращается Сумраком, и не каждому дано уловить очарование происходящего, ведь оно умещается в какие-то несчастные четверть часа, а может и того меньше. Когда грань между личностью и абрисом становится неразличимой, вот тогда и начинается настоящее колдовство. Наблюдаешь в метрах пятидесяти от себя фигуру. Движение происходит, но абсолютно неясно, идёт ли человек по направлению к тебе, или наоборот. Случается и так, что в то время, когда фонари еще не зажглись, единственным источником света является мерцание светодиодов на роликах проезжающих мимо со свистом экстремалов, яростно упражняющихся в разбивании собственных колен, локтей и голов. Строения замерли в покорности, они уже готовы на десяток часов стать манекенами, подкрашенными жёлтым мертвенным светом. На редких этажах будет всю ночь гореть свет ртутных ламп, его должно быть охраняет какой-то сказочный гном, прикованный цепями к своему посту.
И вот серый Сумрак мгновенно сменяется сизой Тьмой. Как же сложно бывает из всего этого многообразия, пробежавшего перед твоими глазами за такой мизерный период составить законченное впечатление! Такой короткий промежуток времени, но в нём укладывается такое богатство превращений, метаморфоз, рождение и смерть, извечный цикл, всегда не замечаемый большинством. Асфальт щедро отдаёт накопленное за день тепло, излучая невидимую энергию палящего солнца, перешедшую в пахучую зернистую смесь. Сразу покрываешься испариной, особенной, не такой как днём. Горячие камни брусчатки на площади перед корпусами больно проступают сквозь тонкие подошвы. 
В это время суток ты уже полностью свободен от условностей, можешь раскрыться на все сто, потому что в окружающем полумраке кажется, что никто не видит, какой ты есть на самом деле, перестаешь без конца привычно вертеть в руках мобильный или кусать зубочистку для того, что бы не привлекать лишнего внимания, что бы все видели, какой ты стандартный, нормальный, приличный, и т.п. Но за это всё надо платить, от дневной самоуверенности остаётся один лишь остов и с наступлением мистической поры суток начинаешь поневоле верить,-байки про вампиров, упырей и ведьм не пустой звук, и наверняка есть на свете люди, которые «что-то знают». Это расплата за Неизвестность, которую привносит Тьма, закон боязни, ведомый ещё первобытным дикарям.

Ночь вступила в свои права, уже повсюду зажглись фонари, они ослепляют проходящих слишком близко к ним, и наступает пора волшебной, но всё же... обыденности, которая не исчезнет до самого рассвета.