Меня зовут Жанна Я работаю артисткой.  В 1986 году  мы приехали   на гастроли в Одессу. В гостинице «Аркадия» меня поселили в один номер с костюмершей Ленкой Артеменко.

Ленку я не любила и боялась. Потому что она  была  невоспитанной,   бестактной   и   очень злой.   То есть  ярковыраженной грубиянкой. 

Я всегда теряюсь перед  грубостью и хамством и совершенно не могу за себя постоять.

Хамы  чувствуют мою растерянность и  "охамевают" еще больше. 

Так вот, наша костюмерша Ленка  Артеменко была именно такой вот прирожденной  хамкой – запредельно наглой, запредельно развязной и запредельно , как мне тогда казалось, непорядочной.

В чем это выражалось?

Пример первый. В работу  концертной костюмерши входят следующие  обязанности: готовить артистам    костюмы и обувь  к выступлению, помогать одеваться-раздеваться, а после выступления собирать костюмы  и «зачехлять» их в индивидуальные  матерчатые кофры. За эти сложные обязанности  (это не шутка) костюмер получает зарплату, премию и суточные.  Так вот Ленка выполняла свои обязанности так, словно делала артистам одолжение.  С великим одолжением  она  кое-как гладила платья после десятой просьбы «ленок, гладани вот только тут  рукавчик, а?», с великим одолжением  швыряла это платье в лицо, стараясь  бросить  мимо рук.  А если повезет, то на пол.

Ее никогда не было на месте в нужную минуту,  перед концертом и во время концерта многие артистки  из-за этого нервничали до слез. «Лена! Леночка!!!» -  то и дело доносилось из-за кулис (артисты переодевались на ходу, в паузах между номерами), - помоги мне платье застегнуть, у меня выход!»  «Ну иду  ща-а-с! Чего орете! Достали  уже!» - с  интонацией тюремной надзирательницы кричала    из соседней кулисы  и Ленка. Она, естественно, все это время была рядом , все видела и слышала. И получала ни с чем несравнимое удовольствие от беспомощности тех, кто в эту минуту зависел от нее целиком и полностью. Выпуская струю дыма и затаптывая окурок,   вразвалочку шла  ухмыляющаяся  Ленка к своей бледной  жертве и с отвращением дергала крючки на спине, сопровождая свой тяжкий труд витиеватой нецензурной бранью.

Ленка-костюмерша так выдрессировала нас, артистов высшей категории, что позже, через несколько лет,  придя работать  в один  московский музыкальный театр, я долго  не могла привыкнуть к пугающей  вежливости  и исполнительности костюмерши Аллочки. «Ваше платье готово, Жанна. Ваши туфли готовы, Жанна. Пожалуйста, надевайте,  -  высокая  красивая блондинка Аллочка приседала передо мной с туфлей, - только аккуратнее, не порвите колготки, а я вам застегну ремешок. Не жмет?»  Я не понимала, что происходит, и была  готова провалиться сквозь землю.   « Что вы,  зачем,  не нужно, я сама! –  краснела я от смущения, выхватывала из рук растерянной Аллы туфлю и, бормоча извинения, сама влезала в обувь, в платье, в  тяжелый головной убор. «Что я делаю не так, Жанна? – спрашивала  в антракте Алла,- чем я вас обидела? Вы мне лучше сразу скажите. Я постараюсь исправиться.»  Я терялась,  втягивала голову в плечи,  лепетала какие-то оправдания невпопад. Ну разве могла я объяснить  наивной Аллочке,   как должна себя вести  настоящая костюмерша?

                       * * *

Однако вернемся к  нашей Ленке и   к ее хамству  на примере номер два.

Как-то перед очередным концертом  я увидела на подоле своего светло-лилового платья  дыру с опаленными краями величиной с  кофейное блюдце. « Ленка утюгом прожгла,» - догадалась я и понеслась искать Ленку в кулисах.  «Ленусечка, - виновато начала я, - тут вот дырка образовалась. От утюга.  Я бы зашила сама, но мне гримироваться надо!» «И чо?» - уставилась на меня Ленка своими огромными черными  подвыпученными  глазами. «Ну я ж говорю, - совсем скисла я, -  мне гримироваться надо. Не успею я, ты же видишь. Зашей, а?» «Да щас! – гаркнула Ленка, стряхивая пепел мне под ноги,- некогда мне! У меня дел полно! Вон  Вельского причесывать надо!» (прическа  артиста Вельского представляла собой блестящую  розовую лысину  в обрамлении рыжей каемочки реденьких спутанных  волос)

«А как же я выйду на сцену, Лен, - совсем растерялась я, -  ну в конце концов, эта дырка - это же  твоих рук дело…» «Ах, так?! – рассвирепела Ленка, - да пошла ты на!  Да иди ты в жо!  И вообще  с этой минуты  сама следи за своими  платьями! Я к ним не притронусь! Ты тут без году неделя, а я уже семь лет здесь батрачу, бля! »

Я поняла, что приличного разговора не получится.  И стала придумывать, как закрыть дыру на платье.  И придумала:  из реквизитного бумажного букета я выдрала белую бумажную розу и приколола английской булавкой прямо на дыру.

                            * * *

Кое-как отыграв первое отделение, я подошла к худруку  Галкину. « Игорь Иваныч, - сказала я,  - я не знаю, что мне делать. Лена  говорит, что больше не будет  готовить  мне костюмы.»

« Пойдем, -  не удивился Галкин, - разберемся.»

Ленку мы нашли в  курилке под лестницей.

«В чем дело, Лена? – спокойно  спросил Галкин, -  опять выкрутасы?  Почему ты отказываешься  от своих прямых обязанностей?» 

« Отказываюсь, - сказала Ленка, -  потому что у  Жанки  платья  атласные, скользкие и дешевые, с вешалок сваливаются и мнутся. А мне потом их гладить. Пусть сама их подкалывает и привязывает.  И чехол пусть меняет. Он у нее дешевый, молнию заедает без конца. Я уже за…балась с ее молнией возиться. Сама пусть либо чехол меняет, либо платья, либо чего хочет. А я – пас. Дураков нет.»

«Значит так, Лена, - вздохнул Галкин,  -  платье , тобой сожженное, зашьешь сегодня чем хочешь и как хочешь. И чтоб следа не осталось. Это первое.  Костюмы всех без исключения артистов будешь готовить так, как и готовила. Это второе. И третье: если ты еще хоть раз будешь разговаривать с кем бы то ни было в таком тоне и не выполнять свою работу, я тебя  сниму с гастролей  и отправлю  в Москву первым поездом с двухнедельных пособием. Иди в Большой Театр , там тебя  заждались. Поняла?»

Ленкина реакция была  предсказуема: она побагровела, зарыдала, убежала.  Во втором антракте она сама вынырнула передо мной неизвестно откуда. У меня душа ушла в пятки от ужаса. «Я тебя ненавижу навсегда, запомни это, » - глухо сказала Ленка.

  Но после спектакля все мои платья были  аккуратно подвешены и зачехлены.  И дыра на следующий день была аккуратно замаскирована тонкой заплаткой.  А  следующим вечером вообще произошло невероятное: перед концертом Ленка  сама пришла ко мне в гримерку с расческой: «Жанчик, давай я тебе ямки в прическе уберу!» 

* * * 

В общем, именно с этой Ленкой меня и поселили в одном номере гостиницы «Аркадия».

Наша первая общая ночь прошла в принципе мирно. Ехидно прокомментировав мое отношение к скрипачу Леве, который впоследствие стал моим мужем  -  «ты прямо пищишь, как его хочешь! Ты прямо на шею ему вешаешься, как проститутка!  Это ж надо – так себя не уважать, фу!» - Ленка постепенно  перешла к рассказам о своей жизни, о своей семье, о маме, о своем воевавшем на белорусском фронте деде. Рассказывала она очень интересно, грамотно, увлеченно.  Я слушала, не пропуская ни слова. Мы уснули с Ленкой где-то в пятом часу утра.

А в десятом часу на пороге нашего номера появилась пожилая горничная с ведром и тряпкой, открывшая дверь своим ключом.  

«Это что еще такое?!» - грозным басом спросила Ленка, садясь в кровати.

«Деточки, дозвольте убраться у вас, - сказала горничная - я до вас и стучала, и звонила, но вы не отвечали. А у меня пересменок. Дозвольте убраться.Я швыдко!»

-Это что такое ?! –  повторила Ленка. Она сбросила одеяло, встала на пол  во весь рост. Из одежды на ней были только бело-голубые полосатые трусики-плавки.  

-Дитонька, я зараз уберусь и уйду, -  сказала проворная пожилая горничная, - ты лягай спаты, лягай, не дывысь на мэнэ.

- Как это «не дывысь»? – возмутилась Ленка, -  Что вы сюда ворвались? Кто вам разрешил? Я сегодня же доложу об этом вашему начальству. Выйдете немедленно вон!!

- Горничная посмотрела внимательно на Ленкино тело  и сказала: - Дюже погано. Не хорошо,  ай-яй-яй.

-  Я у себя в номере нахожусь, -  заметила Ленка, - и имею полное право ходить хоть голой, хоть одетой.  

- Да я не о том, дитонька,  - сказала горничная, - тебе к врачу треба. У тебя тело неправильное.

Я посмотрела на полуобнаженную Ленку.  Ее тело было цветущим, золотисто-смугловатым, молодым и  нежным.  Нежная шея, нежные ключицы. Что  в ее теле могло быть неправильным? Разве что  не совсем идеальные пропорции -   вверху Ленка была немного широкоплечая,  как пловчиха,  немного полноватая,  с накачанной  спиной, без ярко выраженной линии талии. Зато нижняя часть туловища была очень красивой, практически идеальной:  точеные  бедра, длинные стройные ноги со спортивными мышцами.  Сверху – юный Кличко, снизу – юная Волочкова. Совсем неплохо. 

-Это вам к врачу треба, - огрызнулась Ленка, - голову полечить. Да, я не худышка. А вы себя в зеркало видели?

- Да при чем тут я, - сказала горничная, -  погляди, где у тебя волос растет!

- Какой волос? -   растеряно оглянулась на меня Ленка. Внимательно посмотрела на свои руки,ноги. Пожала плечами. И сунула под нос горничной свой  гладкий локоть: -  Ну и где вы видите "волос"? Вон у Жанки гораздо больше волос!

- Ты на лицо подывысь, -  сказала горничная, - около ушек. Бачишь?

Ленка прыгнула к зеркалу, вгляделась: - Ничего там нет особенного! Лицо как лицо. Уши как уши. Вон у Жанки…

- У тебя, дитка, бакенбарды растут, - сказала горничная, - не пухом, а густо и жестко. Как у поэта Пушкина. Читала такого?

-  Что за ерунда, - сказала Ленка, - их и не видно совсем.

- Волос у тебя  по мужскому типу растет, а не по женскому, -  сказала горничная уже в дверях, громыхая ведром, - к врачу тебе надо, милая.  

-  Стойте!–  потребовала Ленка, - вы врач?

- Нет, - оглянулась горничная, - я просто давно живу.

    * * *

-Дура она, эта бабка, - сказала Ленка, придирчиво рассматривая свое  отражение  в зеркале,  - и  вдобавок сволочь и хамка. Все настроение мне испортила. Правда, Жанка?  Ведь дура бабка?

- Ну она же не врач, - ответила я, -  поэтому доверять ее  непрофессиональным диагнозам я  бы не  стала. У каждого человека все очень индивидуально.

-Вот именно! – обрадовалась Ленка, -  пусть свои волосы считает, чувырла! А что детей у меня нет -  это здесь совершенно ни при чем!

Тут  я промолчала. Потом что все знали давнюю Ленкину проблему:   шесть лет назад, совсем еще юной девчонкой, она вышла замуж за нашего гитариста Шурика  Кузина.  Ребята  мечтали о детях, но детей никак не получалось. В клинике сказали, что  у Ленки имеется  какой-то  небольшой гормональный дисбаланс, который  вполне исправим.  Успокоив себя словами «небольшой» и «вполне исправим», Ленка   отложила вопрос материнства на  неопределенный срок. Тем более  денег  молодой семье всегда не хватало, хотелось еще поработать,  подзаработать, посмотреть мир, и  «как-нибудь потом» заняться производством потомства. «Успеется ведь, Сань? -  спрашивала Ленка мужа, когда тот провожал долгим взглядом детскую коляску на улице. «Конечно, успеется, Ленок, - вздыхал Шурик, - какие наши годы?»

На  седьмой  год  своего существования, как раз перед моим приходом, их супружеский союз распался по инициативе Шурика. Ребята разошлись на удивление тепло и даже остались добрыми друзьями. Они продолжали работать в одном коллективе, ездить на гастроли, и  никто не замечал  хоть малейшей их неприязни друг к другу.


* * * 

-Знаешь что, - сказала Ленка на следующее утро,  -  мы с тобой будем бегать!

- Куда? – не поняла я.

-Не куда, а  когда, - ответила Ленка, - по утрам бегать! По пять кругов вокруг отеля! Толстые мы с тобой стали, просто ужас! Ты вот сколько весишь?

-Пятьдесят пять, - вспомнила я.

-Вот видишь, - сказала Ленка,  -  пятьдесят   пять килограммов! Пол-центнера!  Как теленок! При твоих коротких ногах, большой голове и угловатой фигуре это недопустимо!  А я так вообще шестьдесят два!  Как корова! Позорище! 

Через полчаса в спортивном магазине нами были куплены одинаковые  черные  велосипедки с серой надписью «Спортландия» по бокам, а еще через час мы с Ленкой под теплым осенним солнцем нарезали круги вокруг отеля под восторженный свист и аплодисменты из окон гостиницы. «Какие попочки! – кричали  из окон наши трубачи Фима и Гриша, - девочки, ну еще кружочек, мы вас умоляем!»

-Лен, ну их в баню,- сказала я на бегу, - пойдем отсюда!

- Еще чего! –  тяжело дыша, ответила  Ленка, - из-за  двух идиотов тренировку прерывать? Ни за что! Давай еще круг! Вперед! 

Наконец, Ленка выдохлась и мы пошли в отель. Ленка все время пристально рассматривала меня сбоку.

- Ты чего? –  не поняла я.

-Веснушки, - сказала Ленка, ткнув пальцем мне в щеку.

- Поосторожней, - отшатнулась я, - ты мне чуть  глаз не  выколола.

- У тебя везде веснушки, - сказала Ленка, - и на носу, и на плечах, и даже на руках. Почему ты их не выводишь?

- А нафига? – удивилась я, - они не очень заметные, они мне не мешают. Я к ним привыкла.

- Они другим мешают, - возразила Ленка, - они для других  заметные. Это очень некрасиво. А в старости будет еще некрасивей. 

-  Слава Богу, - усмехнулась я, - что в старости меня меньше всего будут волновать мои веснушки!

- Ну не скажи! – покачала Ленка головой, -  когда в старости некрасивое тело – это очень, очень плохо! В молодости – еще ладно, а в старости -  это ужасно! Вот у моей бабушки даже в 90 лет было красивое тело. И у меня такое будет.

- Будет, будет – заверила я Ленку, - все у тебя будет. Пошли кофе пить.

* * * 

На следующий  день мне исполнилось  26 лет.

Ленка подарила мне небольшой, но очень красивый жостовский  лакированный поднос. Я обомлела от ленкиного вкуса и ленкиной щедрости. «Ты не думай, что я тебя люблю, - угадала Ленка мои мысли, - Ирка с Валькой говорят, что  в тебе нет ни шарма, ни таланта, ни ума. Но я не умею дарить всякое дерьмо. Я себя уважать перестану, если буду дарить людям всякое дерьмо.»

Вечером, после концерта, мы собрались втроем  в тесном номере: я, Ленка и мой нынешний муж, а тогда просто  бой-френд скрипач  Лева. На стол я поставила фрикадельки в сметанном соусе с луком.(Я их приготовила на плитке после того, как Ленка сказала: «ты такая неумеха:  не умеешь ни рисовать, ни шить, ни вязать. Ну хоть готовить ты умеешь?») Кроме горячего, из закусок  на столе присутствовали нарезка из докторской колбасы, банка рыночных соленых огурцов и потрясающая картошка с салом и чесноком, запеченная в фольге в духовке . Это блюдо было Ленкиным ноу-хау. Лучше Ленки его никто  в мире не делал. Приготовила Ленка его так: договорилась с дежурной гостиничного ресторана о свободной духовке. Затем высыпала на противень целую пачку соли, разровняла по всему противню.   Потом  вымыла жесткой щеткой  несколько крупных картофелин. Затем она разрезала каждую картофелину пополам и на каждую половинку  выложила ложку раздавленного  соленого свиного сала с раздавленным чесноком и укропом.  И все это – на  полчаса в горячую духовку.
Это не блюдо. Это сказка с песней. С райской песней.

* * *

Вечером мы с Ленкой лежали на своих  кроватях  и разговаривали в темноте. Вернее, это Ленка разговаривала, а я после трех рюмок крепчайшей одесской «Перцовки» прислушивалась к новым фантастическим ощущениям: мне казалось, что  я на своей кровати плыву  куда-то по неведомому морю.  Морские  темные волны то поднимали кровать вверх, то бросали вниз.  «Ух! – повизгивала я, - Ой! Ленка! Я как на корабле! Ух! Ай!»

-Да не  айкай ты! -  раздраженно сказала Ленка, - вот же дурочка ты какая : даже пить не умеешь! Ты меня слушаешь или  айкаешь? Так вот: я Саше (т.е. Шурику, бывшему ленкиному мужу) сказала – «ломать не строить. Ну давай поживем отдельно, если хочешь. Разводиться –то зачем?»  Но он тогда уже встречался с  той старухой... Понимаешь? С  той старухой! Она же его на целых  три года старше!  Только бы она ему не родила, Жанка! Ты не знаешь, что можно сделать, чтобы она не родила? Я слышала – пустой орех нужно  им в дом подбросить.»

-Ленка, - сказала я деревянными непослушными губами, - не нужно ничего делать. Жди своего счастья. Оно у тебя обязательно будет. Я  и то после развода нашла свое счастье. Хотя у меня сын двухлетний. Мне сложнее было, чем тебе! 

- Ну что ты сравниваешь, - сказала Ленка устало, - что ты сравниваешь меня с собой. Ты ведь красавица. Никто из наших так не считает, но я-то вижу. И при чем здесь ребенок. Это счастье. Расскажи, какой он, твой сын?

- Он не капризный и печальный, - сказала я, вспомнив  своего маленького Юрку, - и красивый: чернобровый и  черноглазый… Ой!  Падаю!

- Чернобровый и черноглазый… - повторила Ленка,- и у меня такой обязательно будет!

- Обязательно будет, -  подтвердила я, проваливаясь в пучину беспокойного  сна.

* * *

Мы вернулись в Москву.  Через месяц к нам в коллектив пришел новый певец Яша М. Он был интеллигентный, умный, юморной, как Жванецкий.  И видный. И старше нас лет на  пятнадцать. С ним  было очень  легко и интересно общаться.

На следующих гастролях Яша сразу стал ухаживать за Ленкой. 

Она  мгновенно расцвела, похорошела, похудела. 

- Ты видела, Жанка,  как Сашу перекосило, когда Яшка меня поцеловал? – восторженно шептала Ленка, застегивая мне крючки на спине,  - ты видела, как Саша посмотрел, когда Яшка мне цветы подарил?

- Конечно, видела, - врала я, - а кто ж этого не видел? Весь коллектив  видит, что Шурик до сих пор тебя любит.

- Ну вот еще! – фыркала Ленка, улыбаясь до ушей, - нужна мне его любовь! Пусть со старухой своей живет. А я Яшке сыночка рожу! Черноглазого и чернобрового!


* * *

- Лен, ну что там с сыночком, - осторожно спросила я на очередных гастролях, -  не намечается?

- Не получается,  - вздохнула Ленка, - черт его знает почему. 

-А врачи что говорят?

- Да  откуда я знаю, что они говорят. Я не хожу больше к ним. И не пойду. Они все пройдохи и вымогатели. Знаешь, Жанка,  есть у меня одно предположение. Не «колотит»  меня от  Яшки. Он хороший, добрый, но не люблю я его синие ноги и  белое, как у белуги, туловище…И мягкую женскую спину... фу… - Ленку передернуло от  отвращения.

Я вытаращила на Ленку глаза. Я хотела возразить ей, что у респектабельного Яшки была в общем-то неплохая фигура. Да, он не успел загореть, но никаких синих ног, белужьего тела и тем более женской спины  у него точно не было. Просто Ленка , видимо, так и не смогла заставить себя полюбить чужого и красивого Яшку. Потому что  до сих пор любила своего бывшего и родного Шурика.

- Я до сих пор люблю Сашу, - повернулась ко мне Ленка, -  он, конечно, сволочь и предатель. Я его никогда не прощу. Но я  все равно люблю его чудесные руки, его римский профиль, его гладкие ягодицы и  сильные  плечи. Я помню каждый день нашего брака. Это были лучшие годы моей жизни.   И больше ничего подобного у меня уже никогда  не будет.

Я потрясенно молчала. Римский профиль? Чудесные плечи? Неужели это все о пузатеньком, тщедушном и длинноносом очкарике Шурике?  Его лицо было до того невыразительным, узкогубым и мелкоглазым, что  в оркестре  ему было отведено место в третьем ряду с краю, поближе к кулисе. Чтоб выходил на сцену последним, а уходил со сцены первым.  Его «гладкие ягодицы»  были до того плоскими, а «сильные плечи»  до того узкими и костлявыми, что ему шили концертные костюмы по специальным маломерным лекалам.

Но Ленка как всегда  была права.  Потому что  счастье – а значит, и дети – получаются не с хорошими и красивыми. А с любимыми. Пусть с тщедушными, страшненькими и близорукими. Но от которых «колотит и трясет», как поется в известной песне Пугачевой.

* * *

Прошло много лет.  Может, двадцать. А может, и больше. Много воды утекло.  Много мест работы  поменялось. Мой сын вырос и сам стал отцом.  Моя дочь стала совсем большой.

Однажды в доме раздался звонок. «Шурка!» - обрадовано закричал  мой муж. 
Звонил тот  самый гитарист Шурик Кузин, бывший Ленкин муж. Они с женой Олей (с той самой "старухой") открывали пафосный ресторан на Арбате, на открытие им нужен был скрипач. Шурик вспомнил про моего мужа и  с трудом отыскал наш телефон.

Договорившись о деталях, Шурик и Лева стали вспоминать прошлое. 

«Я в Германии недавно был, - сказал Шурик, - попал на концерт к Яшке М. Он в Германии уже лет десять живет,  создал свой коллектив, второй  сольный диск записал. Жена его, Татьяна, тоже певица. Они вместе гастролируют.»

«А Ленка как, не знаешь?» - спросил муж.

«Какая Ленка?» - не понял Шурик.

«Твоя жена бывшая, какая же еще,»  - пояснил Лева.

«Здрасьте, - удивился  Шурик, -  ну ты даешь.   Она умерла еще в девяносто седьмом году. В тридцать семь лет. В Германии. От рака то ли надпочечников, то ли еще чего. В Германию ее мама отвезла, да только поздно  уже  было. Она же к врачам не обращалась, если б сразу – так можно было бы спасти. Врачи сказали -  давным-давно все признаки грозные были –  нетипичное оволосение , или как оно там  называется. Можно было спасти. Опоздали. Не смогли. Не успели. Да. Я  ведь был на ее могиле. Ее мама такой памятник единственной дочери поставила, ты бы видел. Бедная  мама..." 

* * *

Вечером долго сидела на кухне и вспоминала нашу жизнь,  наши гастроли, причудливые повороты наших дорог и судеб. 

Ночью мне приснилась красивая сияющая Ленка в свадебном платье с  прожженной дыркой на подоле. «Я выхожу замуж за Сашу , - сообщила она, - но у меня проблемы:  я не успеваю накрыть свадебный стол. Ты приготовь, пожалуйста, фрикадельки в сметанном соусе, а я испеку картошку. Саша  обожает  мою картошку с салом, чесноком и укропом. Посидим тесным кругом, песни попоем. Анекдоты потравим.  А потом побежим пять кругов вокруг гостиницы. И когда ты уже сведешь свои веснушки?!»