Василий был патриот, нравственный паразит и фанат Северной Кореи. Личность в высшей степени этого слова. К КНДР его тянула грамотно организованная национальная идея. Дефицит вышесказанной идеи в России очень смущал глубоко патриотичный мозг Василия. Василий плохо питался, терял покой, работу и жён. Прошлогодняя супруга, перед тем, как бросить Василия, предварительно бросила в него пышущим чайником. И попала. С тех пор на левой щеке патриота обреталось бурое пятно, кознями судьбы имеющее очертания Пхеньяна.
          Однако Василий не отчаивался. С упорством дорожного катка он мечтал осчастливить личным вкладом светлое будущее родины. Под вкладом разумелось изобретение национальной идеи. Жертвой непорочной симпатии Василия к отчизне становился каждый гражданин, имевший честь сопричастия к личному знакомству. Я был таким сопричастным гражданином. Сподобило по неопытной молодости.

          Обыкновенно Василий являлся мне, как Онегин, в сновидениях, будил угрозой выноса двери и возвышенной целью совместного алкогольного опьянения. Не открыть ему было бесполезно. Кошачья логика Василия не признавала приватных зон и времени суток. Универсальным пропуском в мир людей считался зеленый змий (пара баклажек вискаря, произведенного в Курской губернии из отборного самогона). Это сокрушительное пойло гнали безвестные Васькины родственники. Причем гнали в таких количествах, что навсегда подорвали областной бюджет.
           Впитав капитанскую дозу, Василий мистическим образом трансформировался. Сермяжные усы его, пренебрегая скучными законами гравитации, принимались висеть вверх, как дрессированные кобры. Глаза теряли девственную непорочность австралопитека, вскормленного телевизором, и наполнялись умственными способностями. Наглядно. В виде спецэффектов, коими Голливуд неизменно устрашает зеницы любых нечеловеческих граждан, дабы вдумчивый американский зритель, упаси Хичкок, не заподозрил чего хорошего. Не глаза, а чудеса пиротехники. Очень впечатляюще. Близлежащие барышни, случавшиеся свидетелями мощной модификации Василия, с непривычки трезвели до глубины души.
          Я же превентивно надирался, предвкушая недоброе продолжение банкета. Хеппиэнда не полагалось. Без вариантов. Спустя пол-литра и кило еды Василия стабильно навещал ораторский гений. Он расправлял скупую сажень Васькиных плеч и, лучась очами, бросался реанимировать родину. Глаголом. На примере страны победившего идиотизма.
           Гений был косноязычен и шепеляв, но располагал столь оглушительной харизмой, что дружественные аплодисменты по батарее быстро перерастали в овации. Пуще соседей восторгался только пожилой скотч-терьер Акакий Силыч. Он напрочь утрачивал все свое родословное благородство и на коленях умолял меня укусить нарушителя его зыбкого старческого сна. Хотя бы разочек. За поношенную пятку. Будучи вырождающимся аристократом, Акакий Силыч не любил громких звуков, запаха курского вискаря и фанатизма. Я сопереживал его законным желаниям, брал подмышку и выдворял в ванную, где меня тошнило от собственного лицемерия.

           - Северные корейцы, брат, – внушал Василий, интимно выламывая мне предплечье, – последний дебаркадер человечества в качестве носителей разума. Они одни отвергли потребительскую проституцию, как способ увлекательного времяпровождения. Они и берберы. Но берберы не в счет. Корейцы до ядерной бомбы додумались. Сами. Собственным чучхе. Вот что значит - умело организованная национальная идея! Надо пример брать, а не стяжательствовать на кредитах и прочей ипотеке. Ты, например, пищеваришь сейчас колбасу 500 рублей нарезка и веришь, что идея возникнет сама собой. Как желаннее пописать. Веришь, веришь, не крути башкой. А идею – ее изобрести сначала надо. Тогда и смысл жизни окупится. Вот что ваша загнивающая демократия обязана постичь и смириться.
           На правах загнивающей демократии постигаю и смиряюсь. Диспутировать с витийствующим Василием непродуктивно. Легче связать шарфик из колючей проволоки. Пугаясь обвинений в стяжательстве, молчу о корейском способе передвижения на дровах, монорисовом рационе и диковине 21 века – холодильнике. Не указываю даже на дебаркадер, который на самом деле – бастион. Пустое. Один мой знакомый, например, искренне считает «лэнд ровер» ретривером. «Раскорячились тут на своих ретриверах, – поясняет он сочувствующей пробке из уютного корыта «порше». – Весь проспект перекрыли. Привыкли к колхозным просторам, фермеры». Что характерно - до сих пор жив.
          Вообще-то по центральному вопросу я с Василием расхожусь недалеко – идея родине нужна. Иначе не так смешно жить. Слегка напрягает эксклюзивность личности самого изобретателя. Еще Иван Осипович Сусанин доказал, в какие Исуповские болота может проложить народную тропу лукавый ум кондового пассионария.
          Мутнеет. Над руинами закуски яростно вышагивают призрачные колонны Васькиных адептов. Все как один - со вздыбленными к звездам усами. Адепты волокут лопаты наглядной агитации, свидетельствующие, что народ и партия едины, слава КНДР и Ким Ир Сен жив. По спине леденящим галопом проносится конный взвод мурашек, геройски погибая где-то в районе седалища.
          Отеческий удар в ухо восстанавливает реальность. Наступило время  апофеозных слёз по поводу авиафобии. Бесстрашный Василий клинически боится летать, что безумно затрудняет ему экскурсию в заповедник ликующего социализма. Иначе говоря – не дано Василию лично соприкоснуться с прекрасным. Кишка тонка. К этому скорбному моменту я уже так хочу спать, что готов доставить Василия в Пхеньян на собственном загривке. Быстро, весело и безопасно.

          Та неделя выдалась особенно бодрящей. Руководящее мною начальство сорвалось с цепи и в порыве жажды деятельности постановило вывернуть наизнанку ленту Мёбиуса, начертить красный перпендикуляр в виде зеленого котёночка и собрать истребитель из завалявшихся на складе излишков трактора «Беларусь». Дедлайн – позавчера. Вселенная посчитала меня обделённым и добавила бонус. Бонусом явилось нашествие отставных барышень. Бывших будущих жен. Почуяв восходящий тренд, барышни принялись активно выносить жалкие обломки моего интеллекта. Собственнолично и по телефону. Преимущественно в темное время снов.
          К вечеру пятницы плечи мои провисли под тяжестью языка, правое веко отбивало чечетку, а мозговая деятельность свелась к прокручиванию бессмертной ленинской мудрости «спать, спать и спать». Забылся я аккурат на середине параболы, швырнувшей мое бренное тело с ординаты хомо эректус на абсциссу дивана, а вернулся в реальность от нехороших предчувствий.
          Было три часа пополуночи. Нехорошие предчувствия выносили входную дверь. Ногами. Мимоходом вразумляя застенчиво щебечущих соседей громогласным косноязычием. Лестничная клетка млела от высокого штиля, неожиданно постигая, что живет в правовом государстве, где свобода одного человека всенепременно обломает рога о свободу другого.
          Утаптывая влажными ладонями восставший скальп, несусь навстречу внезапному счастью. Под кроватью бряцает доспехами отважный Акакий Силыч. «Я здесь. – Подбадривает он мою спину всеми девятью с половиной кг веса. – В засаде укрывшись. Ты только позови. Мы будем биться плечом к плечу, как рыба об лед и до последней капли!». Ощущая суровую поддержку тыла, вскрываюсь.
          В желтом прямоугольнике проема колышется бравая фигура патриота, окруженная розовой стайкой пеньюарных пенсионерок. Стайка вооружена кухонной утварью разной степени тяжести. Обладающий навыками лабораторной крысы, Василий немедленно устремляется в появившееся отверстие, оставляя меня упиваться благодарственными речами толпы.

          Зализывая раны, вползаю на кухню. Стол погребен под курганом трофеев, добытых Василием в неравном бою с холодильником. Посреди натюрморта, подобно монументу идеям чучхе, высится неизбежный курский первач.
          - Какого ты застрял с этими старухами? – встречает меня Василий, укоризненно приканчивая салат. Вздыбленные усы свидетельствуют, что патриот уже успел полноценно причаститься к таинству одиозного пойла. – Тут новости вселенского масштаба, а ты там политесы разводишь.
         Безмолвствую, прикидывая, как лучше избавиться от трупа. Вообще-то я человек добросердечный. Мягкий я человек. Понимающий. Но где-то должны существовать границы запасного пути? В конце концов, убийство Василия – акт милосердия в пользу измученного человечества. Подвиг. Вклад в дело мира. За это нобелевская премия полагается. И орден. И, чем черт не шутит, даже памятник. Осознание данного факта придает мне решимости. Тянусь к ножу, но поздно. Василия уже пригрел на груди мой врожденный пацифизм. «Не суетись, - внушает пацифизм с интонацией братьев Вайнеров, - минотавр не виноват, что пожирает других. Ему просто хочется кушать».
          - Я - гений! – изрекает меж тем минотавр, и Пхеньян на его щеке наливается смородиновым вареньем. – Ты еще в мемуарах обо мне напишешь. Ты еще пожалеешь о своем поведении. Ты еще руки мне станешь целовать. Чего застыл, как роженица? Наливай. Такое дело обмыть надо.
          -  Какое дело? – хриплю я.
          -  Какое, какое… Вот кретин. Родной же речью тебе говорю – я изобрел национальную идею! Понял, нет? Идею изобрел. Национальную. Я!
          - Ну?
          - Что – ну? Это же просто, как асфальт. Это самоочевидно. Об этом даже смешно повествовать. Слушай внимательно. Уважение! Всеобщее и обязательное. С мокрых пеленок. Нарушителю – кара. Вплоть до смертной казни.
          Мысленно холодею.
          - Уважение к человеку должно стоять во главе каждого угла. Россия почему всю жизнь в таком анусе? Потому что соотечественники привыкли, я извиняюсь, почем зря фекалить людям на макушку. Безнаказанно. Как вот эти твои невменяемые соседки.
         Пальцы ног стремительно подгибаются.
          - Или вот ты, например. – Утыкает в меня Василий вороной полумесяц своего маникюра. - Полчаса мне дверь не открывал. Другу своему задушевному. Брату, можно сказать. И ты считаешь это нормальным? Хуже того -  ты даже не извинился передо мной за этих гнусных мегер. За их противозаконные оскорбления свободной личности. Где уважение, я тебя спрашиваю?
         В перехваченном горле что-то отчетливо хлюпает.
         - Разумеется, не один ты в этом виноват. Нет! Тебя так воспитали – не уважать ближнего человека. Но все исправимо. Короче, я уже и письмо президенту написал. Изложил, так сказать, доктрину. А прямо с утра начинаю учреждать партию. Ты будешь первым ее членом.
        Трясущаяся конечность слепо шарит средь салатов.
      - Не благодари. Хоть ты и редкая дрянь, и не заслуживаешь, но я тебя прощаю…

        На предсмертном вопле Василия гнусные мегеры выломали-таки незапертую дверь.