письмо на фронт...

Прошу – не ругайся, но я теперь тоже курю. Сама не заметила – как-то легко научилась... Наташенька встала – поди, помогла божья милость, а Мишка, по-прежнему, пальцем дырявит ноздрю. За нас не волнуйся – картошки мешка полтора. Немного муки. С ней труднее, но я экономлю. А немцы, я слышала, вроде б, уже под Коломной. Не знаю куда, но с детьми подаваться пора.

А впрочем, всё это, наверно, не больше, чем слух. О страшных потерях, о зверствах проклятых фашистов… Но колют под сердце слова новобранцев ершистых: «повыбьем из гадов арийский заносчивый дух»…

За то, что рожали их, матери чуют вину. И плачут, и крестят сутулые спины подростков.

Отдать на погибель кровиночку, ох, как непросто. Они ж понимают, что дети идут на войну…

Прошу тебя, милый, хороший мой – только вернись.

Мне Валька-соседка на картах вчера нагадала, что вместе бубновый король и червовая дама. А с ними детишки. И все веселятся, кажись.

А строчки корявые. Всё оттого, что реву. Ты, милый, такой молодой. Да и я молодая.

В косички вопросов ответы свои заплетая, я слышу надрывной сирены убийственный звук…

Истрёпаны судьбы на старом тетрадном листке,

истлевшие линии жизни – потёртые сгибы.

Могли ещё жить эти люди... Конечно, могли бы...

Но смерти плевать, сколько зёрен в её колоске…

________________________________________

Письмо красноармейца Сухова Катерине Матвеевне.

Ночью конные лезут. Днём – пешие.

А недавно гарем, вдруг, навешали.

От подобного хамства опешил я.

Муж законный для них - Абдула.

Но скажу абсолютно уверенно, 

ясный свет, Катерина Матвеевна -

наши чувства любовью проверены,

хоть связала меня кабала.

Это сердце одной Вами занято.

Не нужны азиатские заи те.

Однолюб я. И Вы это знаете.

Правда, бабы лежат в штабелях.

Мне ж, любовные ласки до пениса,

равнодушен я к всяческим прелестям.

Ну и что из того, что на мне висят

Зульфия, Хафиза , Джамиля?

Тут лепёшки и те, блин, прогорклые.

С Верещагиным тешимся горькою,

заедаем каспийской икоркою,

но, проклятая, вот где сидит!

Опостылела чёртова проза мне,

заскучал по закату морозному.

Аксакалы тут анабиозные.

И повсюду лежит динамит.

С Гюльчатай у нас связь не любовная,

да и Лейла - не шваль подзаборная.

Состраданием к ним переполнен я,

организмы печалью полны.

За державу обидно мне, Катенька -

на таможне - ни баржи, ни катера.

И с "любимой женой" на кровати мы

обсуждаем проблемы страны.

Лезут в горло ветра суховеями,

старый чайник прострелян плебеями.

Кое-как дырку жвачкой заклеили,

но вода утекает в песок.

Да и хрен бы с водой этой тухлою.

Вечерами, обнявшись с Петрухою,

я пою под стакан с медовухою.

Далеко слышен мой голосок.

Знаешь, солнце тут белое, белое.

А песчинки – монеты разменные.

Если душу не продал – так тело я

для тебя, свет мой, Катя, сберёг.

Говорю абсолютно уверенно:

как открою заветные двери я - 

встретишь ты, Катерина Матвеевна.

И простишь, заведя за порог…

__________________________

Письмо из сумасшедшего дома в передачу "Давай поженимся"

Дорогая передача, от волненья, не иначе, я пишу, губу отклячив,

и ласкаю медальон.

В нём храню портрет любимой. Тешит он моё либидо…  Затаю на всех обиду,

кто в Гузееву влюблён. 

Как Ларису я увижу, так выскакивает грыжа. Я желаю быть поближе,

но… режимные дела.

Не пускают из палаты санитары-супостаты. Да ещё скребя лопатой,

санитарка извела.

Мой сосед – Жирков Андрюха. Потерял недавно нюх он – перепутал медовуху 

и грузинский чёрный чай.

Двое суток был в отключке – знать совсем дошёл до ручки, коль назвал дешёвой сучкой

секретаршу глав. врача.

Тут у нас порядки строги – на ночь нужно вымыть ноги. Но свихнувшимся на Боге 

на уставы наплевать.

Бродят два сектанта-брата, эти - точно бесноваты. Вызывая на дебаты,

завлекают под кровать.

Их не слушают, но лечат. И без помощи предтечи. Ставят клизмы, ставят свечи –

измененья на лицо.

А точней сказать – на лица: оба стали материться. И вздохнула вся больница,

поздравляя близнецов.

Наколов тату «Лариса»,  стал намного реже писать. Это значит ненавистный 

отступает простатит.

Тут ещё такое дело - в щель окна протиснув тело,  муза ночью залетела.

И никак не улетит.

Люди мыслят узколобо - я для них явлюсь снобом. На поэтов спрос особый,

просят хором - «почитай».

Горьким опытом научен,  объясняю дятлам сучим: стих – товар, вестимо, штучный. 

А конкретней - не Китай.

Передайте там Ларисе – так и так, мол, что зависим. Что отправил сорок писем, 

а в ответ - сплошной игнор.

Будет всё у нас нормально  по системе тыщубальной.  План созрел вполне реальный, 

но мешает мне забор.

Не сыграть теперь бы в ящик  от любви животворящей. Тот, кто любит - тот обрящет

деньги, славу и почёт.

Хоть безумный горемыка,  но вяжу покуда лыко - я на кнопки буду тыкать, 

мне же всё, блин, нипочём…

Дорогая передача,  я тут малость напортачил,  потому что пальцы скачут 

от волненья у меня.

Посвящаю «охи», «ахи»,  рифмы, строфы, амфибрахий той, что рубит на замахе…

Жаль, не вызрела семья!