Глубинная Россия. Полузаброшенная деревня. Одинокая, бедная старость. Почему эти понятия так легко выстраиваются в одну цепочку? Как и что можно вырвать, заменить в череде этих понятий, чтобы в ее конце получить "покой, довольство, уважение, радость"?

 Оставлю читателю возможность подумать на эту захватывающую  тему самостоятельно.
____________________________________________

     Левая рука бабы Нюры затекла, придерживая все время норовившие сползти с носа очки. » Ой, Лизка проклятая! Не коза, а чисто дьявол!» Коза действительно была с норовом и характером матерого быка-производителя. » Сама виновата, не надо было слева к ней пристраиваться, ведь знаю — не любит она слева доиться. Мало ли что слева сподручнее. Козу тоже уважать надобно…»

     Проклятущая Лизка нанесла урон бабкиным очкам совсем недавно — пару недель назад. Теперь, лишившись левой дужки, и без того разболтанные донельзя очки, совсем перестали слушаться. К тому же, тонкая трещина, полученная в том же бою, делила мир надвое. И бабка каждый раз примерялась, пристраивалась, в какое же стеклышко ей лучше смотреть. Впрочем, задача решалась просто. Верхняя часть использовалась для разговоров с Богом, нижняя, — для общения с Миром.

     Бабкин мир уже давно ограничивался печкой и кругом света от висящей на крюку керосиновой лампы. Сюда попадал край рассохшегося стола и угол железной кровати с уже давно отлетевшими шариками, венчавшими в лучшие времена обе спинки. Что происходило за этой границей, бабку не занимало. Сил оставалось немного. Их хватало на то, чтобы аккуратно составить посуду на освещенной части стола, смахнуть крошки на давно неметёный пол, затопить печь. Ну и Лизка, конечно. А ведь это надо протоптать тропинку к загону… А зима нынче снежная… Вьюжная…

     Оборвав бесполезные размышления, бабка вернулась к прерванному занятию. Расправила рукой лежащее перед ней письмо, и опять углубилась в чтение. «Дорогая мама! Надеемся, Вы здоровы, и мы тоже ничего поживаем. Ниночка все время на велосипеде катается — научилась. Вас благодарит.» Дальше сын писал о том, как съездили всей семьей на юг, отдохнуть. Как Ниночка — любимая внучка, плавать училась. А вот и самое главное: «Доберемся до Вас следующим летом. Обязательно» Это было самое сладкое место. Дальше уже можно было не читать… Бабка позволила очкам немного сползти и промокнула слезинку, упавшую на левую щеку. «Ниночка, внученька рОдная! Уже на велосипеде катается! Вот хорошо, что я бабка экономная. На велосипед Ниночке хватило. Да и что мне надо-то. Молока — Лизка дает. Консервов сын еще в прошлом году, когда с внученькой приезжали, навез. Лепешек и сама напеку. Картохи вон…, еще осталось. Дотяну…»

Бабка встала, покряхтывая и растирая рукой поясницу. Листок, лежащий на столе, был уже изрядно потерт на сгибах. Письмо с оказией привезла Марья, когда по осени в больницу попала. Хорошо, осень сухая стояла, — а то б не довезли. Да и как к ним проехать? Дорога уже совсем заросла. Не зная — не найдешь. Деревенька, где жила баба Нюра, и деревней-то назвать было нельзя — три избы всего жилых и осталось. Название чуднОе «Версты». Сколько верст? Куда, откуда? Бог его знает. Да и живут здесь одни старухи. Все три ровесницы, все три вдовы. У Марии, да Тимофеевны мужей еще в войну поубивало, а бабке повезло. Сказочно повезло. Вернулся ее драгоценный с войны. Еще и детей с ней наделал. Правда, может и не только с ней… Откуда у Машки дочка родилась, так бабка и не допыталась. Давно это было, да и деревня тогда еще живой была — народу много больше жило. Может, и не ее Коля постарался… “

     «Ох-ти, ох-ти… Грехи наши тяжкие…» Добравшись наконец-то до угла, бабка привычным движением натягивает рукав кофты на ладонь и протирает иконы. Для этого ей надо ухватиться за ставню и приподняться на носках. Еще та работа!…Кофта старая, сильно растянутая, а вместо кармана зияет дырка. Тоже Лизкины проделки. Не заметила, как рог зацепился за карман — так с карманом Лизка и ушла. Из под закопченного стекла на бабку сурово смотрят глаза Николая Угодника. Пошептавшись с образами, и, как всегда, попросив за внучку, бабка еще раз натягивает рукав и прочищает круглые окошки на иконах, как проталины на замерзших стеклах. Перекрестившись для порядка напоследок, бабка ложится. После разговора с Богом на душе стало еще светлее и легче.

«Вот и все. Слава Богу! Еще один день прожит. Все к лету ближе. Дождусь… Непременно…»

     Снег идет непрерывно, и валит уже так долго, что кажется, и дом скоро погребет под собой полностью. Выглядывают из-под тяжелого снежного одеяла пара крыш, да покосившихся печных труб. Светятся окошки… Вот одно погасло… Второе… Вскоре только снег хозяйничает над всей округой, заметая последние признаки тропинок. …

     К утру снег утих. Но дымка так и не появилось из трубы над избой бабы Нюры, и дверь так и не открылась, не просипела привычно нижнее «до»…