Вначале было слово  и у человека было оно,  и родилось, и обитало в его сознании,  и сквозь 

уста умелые звучало в пространство бескрайнее родимого нашего общества.  И мудрым оно было и 

добрым  и громким, словно шум могучего водопада  и твёрдым, как древние скалы  и тёплым, 

наподобие летнего солнца  и казалось, что в речах во всех человеческих слова этого прекраснее 

не было.

Развивалось это слово и множилось  и передавалось из уст в уста, от сознания к сознанию  и 

превращалось в умный, величественный и очень, ну действительно очень красивый текст.  И 

настолько был благороден текст этот и чист, что казалось, не людские умы его создали,  а небо 

само написало лучами в душе человеческой.

Рос этот текст и множился и распространялся по умам людским  в начале звуками, затем 

страницами,  наполняя сердца открытые  любовью к ближнему и уважением.  Долго, очень долго жил 

текст, обрастая слухами, покрываясь традицией, и со временем вырос и превратился в религию.

Добрая была религия эта и мудрая  и объединяла она людей  и помогала им жить, творить, уважать 

и любить себя и других,  быть в мире с собой и с природой и с обществом.  И росла религия и 

распространялась и заполняла собой всё больше пространства и ментального и витального и 

физического  и, наполнив собой вокруг, всё что смогла, столкнулась она на границах своих ещё с 

одной доброй и чистой религией.

А в основе этой (другой) религии тоже слова были только лишь мудрые, чистые и красивые, но не 

похожа была она на соседку свою, отличалась по форме своей и звучанию.  Добрые были обе они 

поначалу и справедливые, но не было понимания между ними,  было зато одно желание общее, 

людские занять сердца и сознания.  И спор начался между ними.

В начале тихий был спор, лишь мысленный и шёл он только в людских сознаниях, но заплутали 

аргументы их в лабиринтах многоярусных логики и, блуждая в поисках выхода, разбудил спор 

эмоции, и наполнились уши речей длинных звуками.  И звучные были речи их и логичные, но не 

приходили никак религии эти к согласию,  и не рождалась в споре их истина.  А чувства 

становились сильней и сильней и пылали и бушевали они, словно дикая стихия природная   и 

поднимали всю грязь со дна не совершенных и слабых душ человеческих.  Через край перехлестнули 

эмоции, заглушив голос доброго разума, песнь любви, шёпот тихий разбуженной совести.  Жизнь 

общества болью наполнилась.  Полилась кровь людская рекой.  Застонала от горя сама мать – 

Земля  и заплакало Небо над загубленной судьбой человеческой.

В конце была тишина, зловещая, мрачная тишина. Некому было говорить, и некому было слушать и 

некому следовать ни той, ни другой религии.  Пустыня на многие, многие километры, на долгие, 

долгие годы.

Не было в той пустыне ни умных речей, ни изящным почерком записанных текстов.  Лишь на 

последнем заборе, ограждавшем уже разрушенный храм, осталось одно только совершенно другое 

очень короткое слово, накарябанное чьей-то спьяну дрожащей рукой, и было оно матерным.

Имеющий уши, да услышит.  Имеющий глаза, да прочтёт.  Имеющий разум, да подумает хорошенько и 

откажется воевать за идею,  какой бы ни была она умной, возвышенной и красивой  ибо жизнь 

человеческая важнее даже самого лучшего, самого нужного и самого гениального текста.