Вчера прямо с зади Владимира Ильича Ленина, который памятник на площяди приклеели обьявление с вот таким текстом:

«Лопатинцы! Хватит молчять! До коле будем терпеть? Приходите в Клуб завтра в 22-ва нуль нуль по Лопатинскому времени. Потому что вот как уже накипело у всех от этой жизьни!»

И в самом деле. Сколь ж можно терпеть этот без предел! Пришли все. Даже Никитичьна приползла, а веть ей не много не мало, а почьти 100-то годков. Правда «приползла» - это я так образно написала. На самом деле её внук Колька доставил. Она залезла ему со стремянки с верху на его шею и он прибёг с ней как буд то конь какой.

Народу набилось в клуб просто ужас! Местов всем не хватило и поэтому кто то сел прям на пол в переднем и заднем проходе, а Никитичьну даже снимать с Кольки не стали. А что б не маячила перед глазами и не мешала смотреть тем, кто за ней, Кольку от садили с ней на самый зад.

Над сцэной был девиз. Но с него давно уже упали две буквы, и что б закрыть «Вперёд к …беде коммунизма», повесили плакат «Гласность людей – залог хорошего надоя!»

Под плакатом поставили стол и стали выбирать президиум. Это так по научьному называют начальство. Самым главным в середине сел наш Председатель Сель Совета товарищь Фырчук. Места с лева и с права заняли те, кого выбрали громкими криками – Гришка Липицкий, Санька Сыков, дед Воняй и даже две жэньщины - Ленка Взашейкина и Ленка Утятникова.

Председатель взял в руки колокольчик, прозвенел им и крикнул «Требую, блять тишину. Начинаем наше собрание!»

Я почюствовала сильную гордосьть за себя и за свою корову Нюшу. Веть это я с её шеи личьно сняла колокольчик по просьбе Фырчука и предоставила высокому собранию для ведения. Жаль, что ни кто об этом не знал и поэтому не понял с чего это я вдруг вскочила на стул и стала разкланиватся своей головой во все стороны. Мне пришлось снова сесть и начать обижатся на человеческую не справедливосьть.

Председатель когда перестал звенеть моим колокольчиком, то после слов о начале собрания, сказал: «Слово для доклада предоставляеться нашей фельшерице Елене Утятниковой».

Ленка схватила какую то бумажку и со всех своих ног побегла к трибуне. Там она отдышалась, потом стала откашливатся. Через 15-тнадцать минут зделала контрольный «Кхе» и стала читать с бумажки слова:

«Товарищи! Братья и сёстры. И ещё ихи сватья, свекрови, шурины, снохи, золовки, деверья и проч.»

Стоило этой дуре сказала «проч», то все те, кого она перечислила стали вставать что б уйти из клуба. Ленка опешыла. Пришлось самому Фырчуку заступится за неё и обьяснять, что проч – это значит не «пошли все нахер», а значит сокращёное слово «прочие». И что если всех зачитывать, то только к утру начьнём собрание.

Люди успокоились и снова сели по своим местам. Правда те, кто попал в «прочие», ещё долго не могли успокоится, потому что обидились и кричали Ленке одинокими голосами, что она сука. И что сама она «проч».

От таких волнительных потрясений Ленку заклинило и она уже не смогла ни чего прочитать. Хорошо, что на помощ своей подруге кинулась другая Ленка – Взашейкина. Она подхватила выпавший из Утятниковских рук как знамя листок и продолжила:

«Граждане, оглянитесь во круг. Посмотрите, что твориться в нашем родном Лопатино и во всей Пеньзенской обласьти!»

Все стали крутить своими головами и зачем то ахать. Но когда успокоились, то вдруг услышали какой то странный треск как хруст. Долго не могли понять его причину, но потом поняли. Это начала крутить головой Никитичьна. А веть у неё острый хандроз её шеи.

Фырчук позвонил в мой колокольчик и зделал замечание внуку Кольке, что б он одёрнул свою хрустящюю бабку. Колька так и зделал – одёрнул старуху за её ногу.

После того как Никитичьну подняли и снова взгромозьдили на Колькины плечи, Ленка продолжила:

«Хватит молчать! До коли будем терпеть издевательства над простыми людями? Начальство, посмотрите ка на них - все в шоколаде и даже ихи любовницы, а мы в говне! А пусьть не уходют в бок от наших остреньких и живо трепещющих вопросов. А то иш чего! И кильки для котов в прод маг не везут уж почитай второй год. На-до-е-ло! Не порали назвать вещи своими именами?!!!»

Последние слова прозвучяли очень сильно, потому что их хором крикнули обои Ленки. Веть к этому моменту с Утятниковой сошол ступор и она на конец пришла в себя.

Вся речь произвела очень сильный эфект. Фырчук покраснел и жжал кулаки. Поподья Наташка Тимофеева услышав про то что любовницы ходют в школаде,  зглотнула сразу пол плитки шоколадки, которую сосав держала в рту. А веть это ей купил Фырчук и об этом все были в курсе. Народ зашумел.

Не обращая ни на кого внимания за трибуной появился Гришка Липицкий. Он был в чорных очьках. Зачем он их надел все поняли после его первых слов:

- «Товарищи, вы все знаете меня как человека предельно открытого и честного».

Вот оказываеться для чего очьки – для того что б скрыть бегающие по сторонам свои безтыжие зенки!

Люди напряглись, пытаясь вспомнить – кого и сколько раз Гришка облопошил, играя в карты на деньги.

 «Товарищи, - продолжил Гришка, - довольно шушукатся по углам. Правильно сказал предыдущий оратор – хватит молчать. Смелее высказывайтесь обо всём. Не бойьтесь! Когда мы едим – мы непобедимы!

Вот я например, готов назвать вещи своими именами».

Тут он грозно посмотрел в сторону Председателя, от чего тот аж позеленел и тыкнул пальцем в его сторону:

«Видите, на чём сидит наш уважаемый Дмитрий Фырчук? Это стул, товарищи. А это стол. А за окном вижу колодец. И забор. И я так могу назвать каждую вещь! Без страха и оглядки на начальство. Прошу последовать моему примеру».

Народ ахнул. Председатель громко и с облегченьем выдохнул. Никитичьна заоплодировала.

После этого Гришка гордо вернулся обратно и сел с чюством человека совершившего гражданский подвиг. Но чорные очьки почему то так и не снял. И сидел в них как шпиён аж до самого конца.

И люди стали все на перебой рватся к трибуне и изливать всё что у них накопилось. Весь гнев. Оказалось что назвать вещи своими именами и не нарушить закон – это очень просто!

Одни орали «табуретка, телега, рукомойник». Другие вспомнили про печку и оглоблю. А дед Воняй вобще пошол в разнос. Назвал своими именами корыто, сортир и Гришкину бабу Катьку.

Последним встал в президиуме Санька Сыков. Он медлено поднял в верх правую руку. Это он так всех призвал к тишине. Было видно как он волнуется. Клуб притих. Санька зглотнул слюну. Правда зглотнул так, что кадыком надавил на ворот рубахи и верхняя пугвица куда то отскочила. Все поняли, что он сечас выдаст что то очень важное.

Санька обвёл тяжолым взглядом притихших Лопатинцев и резко опусьтил руку в низ. Одновремено с этим выкрикнул: «Газонокосилка!» и без сил рухнул на стул…

Аж до самой зорьки народ не мог успокоится. Каждый хотел назвать какую нибудь вещ своим именем.

По домам разошлись все довольные собой. Веть никто не смог заткнуть ихи рты. Как же всё таки хорошо быть свободными людьми и ни чего не боятся!

И только я испытывала чюство большого неудовлетворения. Из за шума так никто и не услышал, как я назвала своим именем самую главную вещ, о существовании которой никто из них даже и не слыхивал – «гештальт». Не даром же я сходила в энтернет, что б от туда чего нибудь найти.